Кейт Мортон - Дочь часовых дел мастера [litres]

– Уверена. Чувствую себя погано.

– Сколько еще у тебя оплачено?

– Два месяца.

– Так ты хочешь?..

– Прожить их молчком, надеясь, что все как-нибудь рассосется.

– Могучий план.

– Есть еще вариант: продлить аренду и заходить два раза в неделю за почтой. Можно иногда подниматься наверх, чтобы посидеть тут, у окошка. Можно даже оставить тут мебель, мое старое колченогое кресло, мои разномастные чашки.

Пиппа сочувственно улыбнулась:

– Может быть, Алистер еще передумает?

– Может быть.

Элоди перевернула бокал подруги вверх дном. Ей не нравилось говорить с Пиппой об Алистере; разговор неизменно перетекал в расспросы, от которых Элоди чувствовала себя совершенно растерзанной. Пиппа вела себя бескомпромиссно.

– Знаешь что? Я есть хочу. Может, останешься со мной, перекусим вместе?

– Конечно, – ответила Пиппа, без лишних слов давая понять, что тема Алистера на сегодня закрыта. – Ты напомнила, и я тоже рыбки с картошечкой захотела.

Элоди планировала слушать музыку и в воскресенье, чтобы отдать наконец Пенелопе давно обещанный список, но накануне, между первой и второй бутылками красного вина, приняла решение. Она не пойдет к алтарю под видео, где Лорен Адлер играет на виолончели. Не важно, насколько эта идея по вкусу Пенелопе (а может быть, и Алистеру тоже?): ей, Элоди, становилось неловко, как только она представляла себя в фате и в белом платье, идущей навстречу огромному экрану, на котором играет ее мать. Все-таки это странно, разве нет?

– Ага! – ответила ей Пиппа, когда они сидели у реки, ели рыбу с картошкой и смотрели, как гаснут на горизонте последние отблески дня. – Да и вообще, ты ведь, по-моему, не любишь классическую музыку?

Это было правдой: Элоди предпочитала джаз.

Вот почему воскресным утром, едва в окно вплыли первые удары церковного колокола, Элоди уложила кассеты в отцовский чемодан и села в обитое бархатом кресло. Новое фото матери стояло на полочке с сокровищами, между акварелью миссис Берри с видом Монтепульчано и волшебной шкатулкой Типа; глядя на него, Элоди чувствовала, как разрозненные до того мысли выстраиваются в список конкретных вопросов, которые она хотела задать теперь двоюродному деду, – о матери, о доме на рисунке, о скрипаче. Но это после, а пока надо взять книгу Кэролайн и прочитать все, что там написано о женщине в белом. Когда она пристроила открытую книгу у себя на коленях, ей сразу стало так легко и хорошо, точно это было главным, тем, чем следовало заниматься сейчас.

«Жизнь и любовь Эдварда Рэдклиффа». Заголовок, конечно, немного слащавый, но ведь книга вышла в свет в 1931-м, так что не стоит судить ее по сегодняшним меркам. На клапане суперобложки имелась фотография автора, доктора Леонарда Гилберта, – черно-белый снимок молодого человека в светлом костюме, со строгим лицом. Трудно было сказать, сколько ему лет.

Всего в книге было восемь глав. Первые две рассказывали о детстве Рэдклиффа, его семье, любви к народным сказкам, рано проявившихся художественных способностях, об особом интересе, который он питал к домам; здесь же выдвигалась идея о том, что тема «дома» и вообще закрытого пространства, центральная для его творчества, стала, видимо, следствием беспорядочного воспитания. В третьей и четвертой главах описывались ранние успехи Рэдклиффа в Королевской академии и история возникновения Пурпурного братства, говорилось о его участниках. Пятая глава была посвящена личной жизни художника, в особенности его отношениям с Фрэнсис Браун, которые привели к помолвке; и лишь в шестой, посвященной тому периоду в жизни Эдварда Рэдклиффа, когда он создал свои самые поразительные работы, наконец-то появлялась Лили Миллингтон, натурщица.

Элоди не очень-то любила такие вещи, но все же не удержалась и начала читать шестую главу. И тут же погрузилась в захватывающее повествование Леонарда Гилберта о встрече Эдварда Рэдклиффа с женщиной, чье лицо и фигура вдохновили его на создание самых ярких полотен в истории всего братства, – женщиной, в которую, по словам автора, художник влюбился сразу и безоглядно. Он уподоблял Лили Миллингтон Смуглой Леди шекспировских сонетов, пространно рассуждая о том, кем она могла быть на самом деле.

Как и предупреждала Пиппа, большую часть информации, в особенности биографической, автор почерпнул из некоего «анонимного источника» – так он называл местную жительницу, которая «имела удовольствие близко знать всю семью Рэдклиффов». По словам Гилберта, особенно доверительные отношения связывали ее с младшей сестрой Рэдклиффа, Люси, которая сообщила много важных фактов о детстве художника и о событиях лета 1862-го, когда невеста художника, Фрэнсис Браун, пала от шальной пули грабителей, а Лили Миллингтон исчезла без следа. Гилберт познакомился с информанткой в деревне Берчвуд, где работал над завершением докторской диссертации; позднее, между 1928 и 1930 годом, он взял у нее несколько интервью.

Несмотря на то что глубоко интимные подробности отношений Рэдклиффа и его натурщицы наверняка были высосаны из пальца самим Гилбертом или его источником – выведены из имеющихся фактов, если выражаться более корректно, подумала Элоди, – поданы они были выразительно и ярко. Гилберт глубоко проникал в психологию персонажей и неравнодушно относился к ним, благодаря чему мужчина и женщина представали на страницах книги как живые. Драматическая история читалась на одном дыхании, вплоть до трагического конца в Берчвуд-Мэнор летом 1862 года. Тон автора так тронул Элоди, что она задумалась над причиной выбора столь необычной для научного труда интонации и пришла к простому выводу: Леонард Гилберт без памяти влюбился в Лили Миллингтон. Созданный им портрет этой незаурядной и прекрасной женщины был настолько притягателен, что Элоди невольно почувствовала странное притяжение обворожительной и загадочной красавицы. По крайней мере, под пером Гилберта она выглядела неотразимой. Каждое его слово подчеркивало незаурядный характер, начиная с первого появления в жизни художника той, чье «пламя горело так ярко», и до горького окончания главы.

Седьмая глава продолжалась в том же духе – в ней подводились итоги жизни и карьеры Рэдклиффа, причем Гилберт не побоялся предложить свое ви́дение событий: художник погиб вовсе не от тоски по своей нареченной, а потому, что не смог перенести разлуки со своей музой и единственной настоящей любовью – Лили Миллингтон. Основываясь на «ранее неизвестных» полицейских отчетах, Леонард Гилберт выдвинул теорию о том, что натурщица была сообщницей грабителя, застрелившего Фрэнсис Браун, а позже сбежала с ним в Америку, прихватив наследную драгоценность Рэдклиффов.