Кейт Мортон - Дочь часовых дел мастера [litres]

– Значит, ты плачешь, глубоко пораженная красотой произведения искусства.

Но я помотала головой, потому что знала: дело не в этом.

И рассказала о том высоком красавце, который стоял рядом со мной на выставке, и о хорошенькой женщине с волосами цвета меда и маленьким ртом, и о том, что они говорили и как смеялись.

Тогда Бледный Джо вздохнул и произнес:

– Значит, ты плачешь из-за обидных слов, которые сказала о тебе та женщина.

Но я опять помотала головой, так как никогда не заботилась о том, что скажут или подумают обо мне те, кого я не знаю.

И тогда я стала рассказывать, как, слушая их, я вдруг поняла, в какое кричащее платье нарядила меня миссис Мак для этой выставки. Сначала оно показалось мне необыкновенным – жатый бархат и тонкая кружевная оторочка по краю декольте, – но уже на выставке я поняла, что это вульгарная безвкусица.

Бледный Джо нахмурился:

– Уж не хочешь ли ты сказать, что плакала из-за платья?

Я ответила ему, что дело, конечно, не в платье, скорее в том, что, оказавшись в выставочном зале, я ощутила себя вульгарной и неуместной, и от этого вдруг разозлилась на Эдварда. Я доверилась ему, а он меня предал, разве нет? Он приучил меня к себе, к своему миру, льстил мне своим безраздельным вниманием – о, его глаза, такие глубокие, темные, неотрывно смотрящие на меня, складка его губ, когда он сосредоточивался на работе, намек на потребность во мне – да, и это тоже, разве я могла такое придумать? – и все это лишь для того, чтобы выставить меня на посмешище в зале, набитом людьми, совсем не такими, как я; которые сразу видят разницу между мной и собой. Когда он пригласил меня на открытие в качестве своей гостьи, я подумала… ну, в общем, я ошиблась. И конечно, оказалось, что у него есть невеста – та самая хорошенькая женщина с мелкими чертами лица, в красивом платье. Он должен был предупредить меня о ней, дать мне время подготовиться, чтобы я пришла в подобающем настроении и наряде. А он обманул меня, провел, и поэтому я не хочу его больше видеть.

Бледный Джо смотрел на меня с теплотой и печалью, и я вдруг поняла, что он сейчас скажет. Что мне некого винить в своей ошибке. Что я сама сглупила, а Эдвард ничего мне не обещал и ничего не должен. Меня наняли для дела и заплатили за работу сполна: я позировала за деньги для картины, которая теперь выставляется в Королевской академии художеств.

Но ничего подобного Бледный Джо говорить не стал. Он только обнял меня обеими руками и объявил:

– Бедняжка Берди. Ты плачешь потому, что ты влюблена.

Оставив Бледного Джо, я торопливо пошла по темным улицам Ковент-Гардена, где из клубов высыпали раскрасневшиеся от еды и возлияний мужланы, из окон полуподвалов неслись пьяные песни, а сигарный дым мешался с не развеявшимися до конца дневными запахами животных и гниющих фруктов.

Мои длинные юбки шелестели по булыжной мостовой, и, повернув на Литл-Уайт-Лайон-стрит, я подняла голову и увидела между крышами расплывчатую, точно в дымке, луну; звезд не было – их скрывал серый лондонский смог. Открыв своим ключом дверь птичьей лавки, я на цыпочках, чтобы не разбудить, не дай бог, пернатых, спавших под тряпичными саванами, поднялась по лестнице на второй этаж. Я уже шла по коридору, когда из темной кухни вдруг раздался голос:

– Так-так, гляди-ка, кого к нам занесло.

Я увидела Мартина: он сидел за столом, перед ним стояла открытая бутылка джина. Тусклый клин лунного света падал на него из подслеповатого оконца, оставляя половину лица в тени.

– Думаешь, ты такая умная, раз заставила меня побегать? Из-за тебя я потерял целый вечер. В театре в одиночку не поработаешь, вот и пришлось торчать под чертовой Нельсоновой колонной, смотреть, как эти хлыщи ходят туда-сюда. Что я скажу завтра Капитану и ма, когда они захотят знать, почему я не приволок обещанные монеты, а?

– Я не просила ждать меня, Мартин, и впредь буду очень признательна, если ты не станешь этого делать.

– Признательна, говоришь, вот как? – Он засмеялся, но смех прозвучал невесело. – Да уж ты-то будешь признательна, как же. Ты же у нас теперь настоящая маленькая леди. – Он оттолкнул стул и подошел к двери, где стояла я. Взяв меня двумя пальцами за подбородок и приблизившись ко мне так, что я ощутила его дыхание на своей шее, он спросил: – А знаешь, что сказала мне ма в первый же день, как ты появилась у нас? «Твое дело – присматривать за новой сестренкой, Мартин. И помни, с ней одним глазком не обойтись. Придется тебе глядеть в оба глаза». И ма не ошиблась. Я же вижу, как они на тебя пялятся, мужики. И мысли их тоже знаю.

Я слишком устала, чтобы продолжать этот бессмысленный спор, который мы вели уже не в первый раз. Хотелось поскорее подняться к себе наверх и запереться, чтобы в одиночестве подумать над словами Бледного Джо. Мартин смотрел на меня с вожделением, а я испытывала к нему отвращение и в то же время жалость, ведь его жизнь была монотонна, как пустая палитра. Ее рамки были определены еще при рождении Мартина и с тех пор не сдвинулись ни на йоту. Его пальцы продолжали сжимать мое лицо, но я тихо сказала:

– Напрасно ты беспокоишься, Мартин. Картина дописана. Я дома. Мир опять такой, каким был раньше.

Наверное, он ждал, что я буду спорить, – но пришлось проглотить то, что он готовился сказать. Медленно поморгав, он кивнул.

– Вот и не забывай, – сказал он, – не забывай, что твое место здесь, с нами. Ты не одна из них, что бы там ни вбивала тебе в голову ма, когда учует запах добычи. Все это только для отвода глаз, ясно? Ты пожалеешь, если забудешь об этом, и тебе некого будет винить.

Наконец он меня отпустил, и я заставила себя улыбнуться. Но когда я уже повернулась, чтобы уходить, он протянул руку, поймал меня за запястье и притянул к себе:

– Красивая ты в этом платье. Настоящая красивая женщина. Такая вся взрослая.

В его словах звучала угроза, и я сразу представила себе, как испугалась бы любая девушка, столкнись она с подобным приставалой на улице, как облилась бы холодным потом при виде его немигающих глаз, его оскала, его плохо скрытых намерений; да и мудрено было бы не испугаться. Но я хорошо знала Мартина. Пока его мать жива, он меня и пальцем не тронет. Слишком многое в ее предприятии зависело от меня. Поэтому я сказала:

– Я устала, Мартин. Уже поздно. Завтра у меня много работы, пора спать. Вряд ли ма понравится, если завтра мы оба будем ползать, как сонные мухи, а не дело делать.

При первом же упоминании о миссис Мак его хватка ослабла, и я, воспользовавшись этим, высвободилась и убежала к себе наверх. Не зажигая тростниковой свечи, я немедленно стянула с себя злополучное бархатное платье и, вешая его на дверь, постаралась расправить юбки так, чтобы они заслонили замочную скважину.