Эрик Шабаев - Только б жила Россия

Глаза Витворта сверкнули холодным блеском. «Эсквайр прав: с благодушием пора кончать!» — подумалось ему.

Карета остановилась. Витворт в сопровождении Вэйсборда, Пэрсона и слуг направился к входу в табачные мастерские.

— Джон, вы добыли то, о чем я просил?

— Так точно, сэр! — Вэйсборд показал продолговатый предмет, завернутый в мешковину.

— Прекрасно. Сбейте замок.

Секретарь исполнил требуемое, посланник и его спутники вошли в здание, окутанное спертой темнотой.

— Генри, фонарь! — Витворт решительно потянул с себя меховой плащ. — Советую вам, джентльмены, сделать то же самое: предстоит горячая работа. Джон, подайте… как ее называют по-русски?

— Гувальда, сэр.

— Именно! — Витворт закатал рукава белоснежной рубашки, огляделся, прикидывая, с чего бы начать… Вдоль стен выстроились вереницей огромные бочки, наполненные жидким табаком на разных стадиях приготовленья. Кувалда заплясала по крепким дубовым крышкам.

— Теперь опрокидывайте. И не жалейте — убытки полностью возместят русские, которые плохо приглядывают за порядком в столице… Быстро, быстро!

Вэйсборд оттолкнул увальня-камердинера, вместе с Пэрсоном налег на тридцативедерную бочку — едкая коричневая жижа потоком хлынула вокруг.

Засим посланник направился к стеллажам, где кипами высились пачки подсобного материала: точно рассчитанными движениями рвал упаковку, расшвыривал ее содержимое, топтал ногами. Потом снова схватил кувалду, принялся дробить редкостный крутильный станок: болты, гайки, колеса со звоном летели в стороны. Слуги той порой ломали устройства для крошки и прессовки табака, полосовали ножами великолепные сита, специально привезенные из Англии…

Наконец Витворт выпрямился, вытер ладонью обильный пот. Не осталось ли чего на поживу русским? Нет, все как надо: машины и прессы превратились в груду обломков, точеный дуб разнесен в щепу, драгоценный состав пропал безвозвратно.

— Генри, принесите несколько ведер земли, перемешайте с жидкостью. Медные и стальные детали убрать в экипаж! — распорядился Витворт и с довольным видом покивал Пэрсону и Вэйсборду. — Таким образом, джентльмены, коронный совет может не волноваться. Мы свое дело сделали… Теперь подумаем о поездке на театр военных действий. — Посланник взялся за подбородок. — Армия… Что представляет собой русская армия?

В конце июня семьсот пятого года Борис Петрович Шереметев, герой Эрестфера и Гуммельсгофа, двинулся в свой новый поход. Впереди, верстах в семи, рысил ертаул, иначе — головной отряд, составленный из казаков и татар, быстренько прочесывал перелесья, следом — тоже не всегда видимая глазу — поспевала драгунская бригада новоиспеченного генерал-майора Боура, за нею — двести пятьдесят башкирцев, калмыки, дальше — бригада Игнатьева, в центре под охраной четырехсотенного именного шквадрона сам фельдмаршал со свитой: квартирмейстер Михайла Аргамаков, адъютанты Зубов, братья Зерновы, Колтовский. Колонну замыкали четырнадцать легких пушек и бригада Кропотова.

Исчезли за спиной Бреслав, Динабург, Крыжборк… Сев ненадолго в седло, — донимали ноги, скрюченные подагрой, — Борис Петрович подозвал командира шквадронцев Болтина.

— Отсталых аль беглых нет?

— Ни единого, вась-сиясь!

— И то ладно. Ты, Иуда Васильич, все-таки присматривай. Вон у Рена-то… сразу цельное капральство на Низ улепетнуло, с палашами да ружьями… — Фельдмаршал стесненно закряхтел. — Сменил бы ты имечко, полуполковник. Срам выговаривать, ей-ей.

— Повременю, — весело осклабился Болтин. — Пусть перевертышам наука будет всечасная!

— А идем недурно, а?

— Свалимся как снег в ясную пору!

Проселок — в какой раз нынче — потянул наверх: драгунская кавалерия, по весне сведенная в бригады, сине-зелено-красной лентой одолевала пологое взгорье, пропадала за ним… Борис Петрович поморщился: новая с этими бригадами затея Александра Даниловича, бог весть к чему с нею придем.

Ноги разболелись вконец, и фельдмаршал перебрался на рессорную линейку, подаренную литовским гетманом Огинским. Напротив храпел Алексей Курбатов, некогда шереметевский дворецкий, а ныне — славный государев прибыльщик. Он раскатился на победу своего старого господина и — погруженный в дрему — стоически ждал, когда она, та самая виктория, придет в руки.

«Спит себе под солнышком, кладоискатель!» — с мимолетной улыбкой отметил Борис Петрович и насупил брови, посерьезнел: вспомнился ему военный совет в Полоцке несколько дней тому назад.

Говорил Петр Алексеевич, утвердив кулак на столе, изредка повертываясь к напыщенно-важному фельдмаршалу Огильви, — тот с запозданием кивал.

Шереметев слушал государеву речь, вглядывался в карту, и перед ним воочию возникал весь ход Северной войны. Склонила голову перед неприятелем крохотная Дания, ошеломленная выпадом с севера. На просторах Польши восьмой год бьется король Август Фридерик, теряя войско за войском, не в силах погасить внутренний раздор (часть магнатов пошла за ставленником врага Станиславом Лещинским), а теперь и мы, придя в себя после нарвской конфузии и мало-помалу освободив устье Невы, устремляем свои стопы на запад, где — судя по всему — разыграются генеральные бои… Ну а неприятель ведом всем и каждому. Викинг, свей! Вот уже столетие, как почти все прибалтийское побережье изнывает под его сапогом, — земли исконно датские, германские, польские и наши, русские. О том и идет спор, по той причине и льется кровушка потоками…

Петр говорил:

— Герр первый командир Жорж Огильви установляет: главной российской армии идти на вест, и там соединиться с польско-литовскими союзными силами… Тебе, Борис Петрович, следовать в Лифлянды… Рвануться налегке, без дневок, учинить разгром Левенгаупту, пока он в малом числе и от Риги далеконько. Наипервейшее — к морю не пропустить, а осядет в Митаве аль Бауске — сотворить скорый штурм. А там и Рига наша, и дорога в Польшу безопасна! — Лицо его сделалось неприступно каменным. — Еще одно, господа генералитет! Объявить под смертью: никаких грабежей и насилий, кои могли бы вызвать ропот супротив русского солдата… Борис Петрович, твое слово!

— Управимся, Петр Алексеевич, не впервой. Токмо вот… не мешало бы кое-какие обозы прихватить. Путь весьма долог, место запустошено свеем…

Меншиков, помнится, подкусил:

— Без тяжестей ни на шаг… Оборо-о-о-она!

И вообще он вел себя странно, придирался, цеплялся чуть ли не к каждому слову.

— Эх, боярство… Когда вы поумнеете, заговорите на просвещенный манир? Нет чтоб сказать: авангард, циркумференция, полк, — нате вам, кушайте: ертаул, околичность, заступ. Ха!