Евгений Штейнберг - Утренняя звезда

Императрица отправила из Петербурга ему в помощь нескольких гвардейских офицеров.

Положение нового московского градоправителя было весьма незавидным. Еще прежде, во избежание заразы, почти все здешние воинские части были выведены в дальние подмосковные деревни. В городе оставались лишь мелкие команды, распыленные по разным кварталам, да немного сенатской и камер-коллежской стражи. Не хватало пушек, пороха, пуль…

О бунте Еропкин узнал от четверых солдат, которым посчастливилось спастись от побоища у Варварских ворот.

Он немедленно послал за капитаном Саблуковым, недавно прибывшим из Петербурга и состоявшим в то время смотрителем соседней, четырнадцатой части.

— Сколько у тебя людей? — спросил Еропкин.

— Двадцать два человека, ваше превосходительство, — доложил Саблуков.

— Немного! — буркнул генерал, расхаживая по кабинету. — А в других частях и того меньше. Разошли-ка, братец, гонцов на Тверскую, к Покровским воротам, к Сухаревой и в прочие места. Пусть ведут смотрители солдат своих сюда! Да из Бутырок пушки надобно перетащить! Возможно, нынешней ночью бунтовщики к нам пожалуют.

Вскоре явился посланец из Донского монастыря с письмом от архиерея Амвросия. Преосвященный сообщал о том, что толпа захватила Кремль. «По милости божьей пока удалось мне укрыться в Донской обители, — писал Амвросий, — но убежище сие весьма ненадежно, ибо злодеи могут проведать. А потому прошу ваше превосходительство прислать охрану, а также пропускной билет для выезда за город. Получив оный, смогу я выбраться из Москвы в коляске, которую предоставит мне отец игумен. Уповая на вашего превосходительства помощь, умоляю не медлить, ныне каждая минута дорога…»

Еропкин ответил архиерею, что с часу на час ожидает прибытия войск и тогда пошлет в Донской монастырь отряд. Сейчас же, глубокой ночью, выезжать из города опасно.

Посланец ушел с запиской.

В третьем часу Саблуков постучал в кабинет генерала и доложил, что приказ повсюду передан. Воинские команды собираются, к утру прибудут.

— Черепахи! — вздохнул Еропкин. — Ничего не поделаешь, подождем… Да и мятежники не лучше! Были бы проворны, нас с тобой голыми руками бы схватили. А завтра уже поздно будет! Мы сами к ним навстречу отправимся. Не так ли?

— Так точно, ваше превосходительство! — поддержал капитан. — Сотня солдат сто́ит тысячи этого сброда.

— План мой таков, — объяснил генерал: — Рано утром отправим кого-нибудь в Кремль. Предложим им немедля выйти оттуда и мирно вернуться домой. Можно обещать, что, ежели исполнят сие, никому наказания не будет.

— Как? — воскликнул офицер. — Оставить безнаказанными столь мерзкие бесчинства?

Еропкин усмехнулся:

— Горяч ты больно, Саблуков! Нынче на Москве не такое время, чтобы суд и расправу творить. Сперва нужно утихомирить страсти, навести порядок, укрепить власть.

— А если бунтовщики не согласятся?

— Ну, тогда придется генеральное сражение дать… Давеча отправил я гонца вызвать сюда Великолуцкий полк. Расквартирован он далеко, верст за тридцать. Значит, нужно покуда на свои силы надеяться…

Поутру Еропкин отрядил в Кремль парламентеров.

Мятежники готовы были повести переговоры, но, когда услышали, что речь идет не о переговорах, а о добровольной сдаче, пришли в такую ярость, что посланцы Еропкина под градом камней еле успели ноги унести.

В полдень прибежал к Еропкину переодетый монах с ужасным сообщением. Огромная толпа вломилась в Донской монастырь в тот самый момент, когда архиерей уже готовился сесть в запряженную коляску, чтобы ехать за город. Монахи спрятали преосвященного на хорах церкви, племянника его, Бантыш-Каменского, — в монастырской бане. Бунтовщики разыскали обоих.

— То ли сами догадались, то ли выдал кто-то, — говорил монах. — Племянника крепко побили, но откупился он золотыми часами да табакеркой. А владыке суждена была мученическая кончина. Разломали злодеи южные алтарные двери, набрели на лестницу за иконостасом и наверху нашли архиерея. Потащили его за волосья на паперть… Там некий буйный мужик ударил в висок владыку, а прочие, сквернословя и богохульствуя, поволокли по грязи за ворота… Били его ногами и кольями, пока дух не испустил… И тако, — торжественно произнес монах, подняв очи к небу, — священно-мученик Амвросий, архиепископ московский, жизнь свою страдальчески окончил…

Еропкин помолчал.

— Ответят разбойники за это злодеяние! — молвил он наконец. — Кто главные убийцы?

Монах развел руками:

— Народ разный, незнакомый. Разве распознаешь… Да меня-то, ваше превосходительство, не было при том. Одержимый ужасом и унынием, заперся я в келье, погрузившись в молитву…

— Молодец! — с презрением сказал генерал. — Все вы таковы! Пастыря вашего убивают, а вы по кельям хоронитесь да хнычете… Ну да без тебя дознаемся. Ступай!

…Часам к пяти вечера команды с разных концов города наконец собрались на Остоженке. Всего оказалось человек около ста тридцати да две пушки… Еропкин решил больше не откладывать.

Покинув Донской монастырь, толпа разделилась. Часть бунтовщиков во главе с Василием Андреевым направилась обратно в Кремль, разбив по дороге два карантина и выпустив оттуда заключенных. Другие разошлись по домам, условясь, что по набатному колоколу тотчас же явятся.

Степан Аникин, выслушав рассказ товарищей о гибели Амвросия, покачал головой:

— Зачем убивать-то? Ведь думали иначе…

— «Думали, думали»! — в сердцах прервал Андреев. — Я ведь не хотел до смерти… Стукнул эдак слегка по темени, он и свалился. А Ивашка Дмитриев колом его ткнул… Ну, тут народ накинулся!

— Грех какой! — тихо сказал Степан. — Священная особа, архиерей!

— Не молол бы ты вздора, Степка! — рассердился Василий. — Что убивать грех, это верно. А что архиерей или другой кто — все едино… И, по правде сказать, жалеть его нечего. Разве он нашего брата жалел? Не божий он служитель, а дьяволов! Сколько эти попы да баре православных людей извели — кого батогами, кого на каторге сибирской!.. Ты бы тех пожалел!

Степан хотел напомнить Андрееву о запертых в карете пленниках, но в этот момент прибежал один из дозорных.

— Братцы! — заговорил он задыхаясь. — Люди сказывают: Еропкин с войском в поход собирается. Сами видели! Даже, говорят, пушки везет!

Аникин с Андреевым переглянулись.

— Так! — сказал Василий. — Что ж, назвался груздем, полезай в кузов… Главное — смелость да напор. Разок бы их поколотить, сразу хвост подожмут. Давай-ка обмозгуем, как генерала встретить.

Посоветовавшись, Андреев, Аникин, Деянов решили не медля сзывать на подмогу народ.

Степан Аникин кликнул сына, по-прежнему сторожившего пленников.