Альгирдас Поцюс - Заложники

— Ужасно жарко, — сказала она и ловко сняла через голову сорочку.

Сигнальный огонь продолжал полыхать в небе над замком Медвегала, правда, уже не так ярко. Его алые отсветы шевелились на белой девичьей груди, скользили по рукам Гирдиле. Гругису казалось, что девушка еще не разделась донага, что она окутана тонким прозрачным покрывалом, которое трепетало от малейшего дуновения ночного ветерка. Будто желая убедиться в этом, он тронул пальцем подбородок девушки, потом шею, провел рукой по упругому животу, бугоркам грудей. Гирдиле задержала его ладонь и прижала ее к груди.

— А знаешь, что у тебя самое красивое? — спросил Гругис и сам же ответил: — Вот эти два яблочка. Мне так хочется прижаться к ним губами…

— Ты совсем ребенок…

— Я всегда завидовал грудным младенцам, — признался он.

— А я их матерям, — сказала девушка.

Гругис приподнялся над подушкой и заглянул Гирдиле в глаза, блеск которых сейчас был притушен, будто они смотрели на него из глубины колодца.

— Ты что, уже сейчас мечтаешь о ребенке? — спросил он.

Гирдиле помолчала, будто прислушиваясь к самой себе в поисках правдивого ответа.

— Сейчас нет. А вот когда ты станешь моим мужем — тогда да!

Гругис резко отпрянул от девушки и сердито проворчал:

— Что за разговоры? Откуда ты взяла что я буду твоим мужем?

— А почему бы и нет? — простодушно спросила Гирдиле. — Ведь нужна же тебе будет женщина, мать твоих детей?

— Вдруг я погибну?! Думаешь, зря над Медвегалой зажгли огонь? Да такой огонь не только здесь увидишь — где угодно! Чует мое сердце, пришел час самых суровых испытаний, — с жаром произнес юноша. — Во всяком случае выбор должен делать я, а не ты!

На Гирдиле эти слова не произвели никакого впечатления. Она продолжала невозмутимо лежать на спине, до половины укрывшись одеялом.

— Вот я и говорю, что ничего не буду иметь против, если ты выберешь меня, — сказала она, хватая горячими ладонями руку юноши.

Гругис невольно улыбнулся.

— Вот хитрюга, — примирительно сказал он. — Видно, не уснуть мне сегодня с тобой.

— Ладно, спи! — буркнула девушка и, натянув одеяло на плечи, повернулась к стене.

Утром их разбудил людской гомон во дворе, цокот конских копыт, лай собак. Все эти звуки были исполнены тревоги, предчувствия опасности, и только кукареканье петуха, доносившееся откуда-то из дальних дворов, успокаивало своей безмятежностью.

Возвращаясь той же дорогой назад, в Ретаву, Гругис и Гирдиле ни словом не обмолвились о ночном разговоре, хотя, несомненно, и тот, и другая думали о нем. Они вообще почему-то притихли, посерьезнели, прислушиваясь к шуму лесных дебрей, к биению собственных сердец.

Рано утром, когда еще не взошло солнце, князь Скирвайлис со своими спутниками Битгаудисом и Эйтутисом подъехали к лагерю крестоносцев. У липовой рощицы их задержала стража и попросила обождать, пока будет доложено об их прибытии. Отсюда не были видны войска ордена, и лишь доносились издалека конское ржание и гул многочисленных голосов. В воздухе плавал запах дыма: судя по всему, крестоносцы готовили на кострах завтрак. Время от времени на просеке между липовой рощицей и ельником мелькала фигура всадника, который быстро исчезал среди деревьев.

Наконец появился верхом на коне старший стражник. Посланцы жемайтов последовали за его крупным конем и вскоре подъехали к белому шатру командора крепости Рагайне. Он был разбит под раскидистой липой, оттого сейчас утопал в тени, был влажным от росы, и только сбоку желтела освещенная солнцем заплата. У входа в шатер, опершись на обнаженные мечи, стояли двое стражников в белых орденских одеждах, на которых резко выделялись черные кресты. Подведя путников к самому входу, крестоносец приподнял полог шатра и пригласил их внутрь.

Жемайтского князя Скирвайлиса и его соратников встретили стоя командор Рагайне Виганд Бальденсгейм и рыцарь Зигфрид Андерлау, наделенный в этом походе особыми полномочиями великого магистра, — исключительно с его согласия могли быть приняты важные решения. К тому же Зигфрид Андерлау владел языком жемайтов и лучше остальных знал обычаи этого языческого края. Грудь обоих крестоносцев была закована в латы, сбоку висели тяжелые мечи. Они церемонно поздоровались с жемайтами и пригласили их в дальний угол шатра к маленькому столику, на котором высились серебряные кубки на длинных тонких ножках.

Перед глазами Скирвайлиса продолжали полыхать бесчисленные костры, разложенные в бескрайнем поле — от самой опушки леса до реки. Пытаясь свыкнуться с полутьмой, царившей в шатре, князь часто мигал, ему тяжело было дышать, — казалось, сам воздух пропитан запахом угрозы, надвигающейся, подобно черной туче, на Жемайтию. Он даже поперхнулся глотком вина, который отпил из серебряного кубка, и сильно закашлялся.

Зигфрид Андерлау, глядя на него, улыбнулся и спросил:

— Вроде бы я налил вам без зависти?

— Зато, видно, с задней мыслью, — без обиняков брякнул Скирвайлис, вытирая выступившие от кашля слезы.

— Нет, я пожелал вам мира и милостей господа нашего. Что может быть лучше? — уточнил крестоносец. Он был в прекрасном расположении духа и широко улыбался.

Жемайтам предложили сесть на сколоченную из белых березовых жердей скамью. Оба крестоносца уселись в креслах напротив них.

Огладив ладонью усы, князь Скирвайлис сказал:

— Мы безмерно удивлены и озабочены тем, что Тевтонский орден намерен сеять у нас христианское учение с помощью такого огромного войска. Ведь мы-то договаривались лишь о том, что это будут делать немногочисленные отряды, которым мы обеспечим безопасность, окажем всяческую поддержку!

Зигфрид Андерлау перевел эти слова командору, они о чем-то пошептались, и тогда рыцарь, откинувшись в кресле и положив ногу на ногу, ответил:

— Напрасно вы так сокрушаетесь. Мы смеем заверить досточтимых жемайтских вождей в том, что нас привели на эту землю исключительно возвышенные цели. Милостивый король Йогайла и светлейший князь Витаутас своими договорами с великим магистром поручили Жемайтию попечительству ордена. Наш святой долг привести ваш народ к истинному богу и научить его жить в соответствии с нашими достойными обычаями и правилами.

Зигфрид Андерлау так и не докончил свою мысль — его перебил, воспользовавшись короткой заминкой, Скирвайлис. Он так сильно стиснул на коленях тяжелые кулаки, что побелели пальцы.

— Не знаю, что за договоры придумали король Йогайла или князь Витаутас, да и знать не хочу! — с жаром заговорил он. — Жемайты, испокон веков были свободными людьми. Они и сейчас не нуждаются ни в чьей опеке. Нас нельзя ни отдать, ни продать кому-либо. Коль скоро мы не нужны больше литовским князьям, что же, выберем себе правителя сами!