Альгирдас Поцюс - Заложники

— Еще чего?! — вскинулась мать. — Неужто ты думаешь в Сибирь с миской картошки отправляться? Лучше пошевеливайся живее!

Все в доме всполошились, заметались, не соображая, куда идти, что делать, за что хвататься. Схватят одну вещь и тут же кладут ее на место. Распахнут и сразу закрывают шкафы, тумбочки, сундуки, тронут и оставят в покое развешанную в шифоньере одежду, сложенные аккуратно льняные простыни, потом принимаются шарить в шкатулках, коробках, сами не зная, что им там понадобилось.

— Тулупы! Берите тулупы! — кричала мать.

— Окорок, хлеб не забудьте, — напоминал дедушка.

— А как же книги? — спрашивал шестиклассник Симас.

Самая младшая, Левуте, крутилась по комнате с кукольной трехколесной коляской под мышкой.

Накинув ватник, мать помчалась к соседке. Отец с ведрами в руках поспешил в хлев. Случись хоть ураган или землетрясение, он не забыл бы покормить скотину. Сам мог не поесть досыта, но задать корм коню, корове и овцам считал своим святым долгом. Им-то не объяснишь, что кто-то за что-то собирается услать тебя за тридевять земель, в холодные края.

Довиле услышала во дворе чей-то голос и подскочила к окну. Посреди двора с котомкой за плечами стоял сосед Даукинтис и разговаривал с отцом.

— Увозят… В Сибирь… Кого попало хватают… — доносились в комнату обрывки фраз.

Сообщив хозяину главную новость, сосед поспешил к лесу. Мажримас же продолжал стоять с ведрами в руках, глядя, как Даукинтис перешагивает через ограду загона. Быстро управившись с делами, он вернулся в избу и взволнованно закричал:

— Не врал Федор! И впрямь увозят! Даукинтис в лес подался!

Мать туго скатала ватное одеяло и стянула его веревкой. Довиле принесла из чулана хлеб, а из погреба — половину пахнущего можжевельником окорока.

— Что стоишь, будто аршин проглотил! Собирайся! — прикрикнула мать на отца.

Час спустя все семейство Мажримасов с узлами в руках высыпало во двор. Младшие ребятишки — Левуте и Йонялис — остались на попечении соседки Вероники. Они стояли на пороге избы и терли кулачками глаза. У их ног ласково мурлыкал полосатый кот, который пока ни о чем не догадывался.

Беглецы отправились тем же путем, что и Даукинтис, — через загон. Так можно было прямиком добраться до леса. Мать семенила впереди, следом, как гусята, вперевалочку топали дети, и завершал шествие отец, который, ссутулившись, тащил на спине самую тяжелую поклажу. Прячась по кустам и оврагам, они добрались вскоре до цели. В лесу остановились перевести дух и повернулись в сторону родной усадьбы. На глаза у всех навернулись слезы — тяжело было видеть неясные очертания крыши сарая и не заслоненную кленами часть избы. Два окошка черными глазницами грустно смотрели вслед ушедшим. Под забором белел заплатой не успевший растаять снег. Эта картина так глубоко запала Довиле в душу, что и спустя годы она видела ее как наяву.

— Пошли! Хватит прощаться, — отвернувшись, хмуро сказал отец и пошел дальше. Он хорошо знал лес, поэтому мать уступила ему место впереди.

Они петляли между деревьями, пока не наткнулись неожиданно на соседа Даукинтиса. Тот изрядно напугал их, выйдя навстречу из-за огромной сосны. В пути к беглецам примкнули еще несколько человек. Всех их выгнал из дома отчаянный страх перед ссылкой.

Переговариваясь вполголоса, они направились к поросшему молодым ельником болотняку. Здесь, в глухой чащобе, неподалеку от места, где устраивали лежку дикие кабаны, люди нашли временное пристанище.

Все бросились собирать лапник, устроили из него на земле мягкую подстилку. Мать покрыла еловые ветки широким брезентовым пологом — пожалуйста, постель готова. К тому же она прихватила с собой два ватных одеяла, вернее, не одеяла даже, а покрова, которыми могла укрыться чуть ли не целая семья.

Даукинтис нашел неподалеку от самодельной постели удобное место для костра. Старшие мальчики уже тащили из лесу сушняк. Вскоре раздалось приятное потрескивание, и вверх взвился желтый язычок пламени, который, трепеща, разгорался все сильнее, даря людям тепло. Довиле показалось даже, что этот огонек они принесли с собой из дому как принадлежность домашнего уюта и что он согревал не только тело, но и душу.

Селян, которые сбились в кучу под разлапистыми елями, то и дело заставлял испуганно вздрагивать дятел. Он с остервенением молотил клювом по торчащему неподалеку дупляку, а всем казалось, что это раздается пулеметная очередь. Так дятел на свой манер извещал о приходе весны, на своем языке переговаривался с собратьями.

— Вот окаянный! Только людей даром пугает! — в сердцах сплевывал каждый раз старик Мажримас, сгребавший в одну кучу головешки и угли.

Внешне люди казались невозмутимыми, но это было не так: каждый скрывал тревогу и нетерпение, всех терзала неизвестность. То один, то другой из мужчин вставали с лапника и уходили на опушку: вдруг удастся что-нибудь услышать, что-нибудь разглядеть. Болела душа за покинутый дом, не терпелось узнать, что творится в деревне.

Укрывшиеся под могучими елями беглецы забеспокоились, увидев, что Даукинтис возвращается с каким-то вооруженным человеком. Двое подростков на всякий случай бросились сломя голову к болотам.

Выяснилось, что ушедший в разведку Даукинтис встретил своего бывшего соседа, подавшегося в отряд лесных братьев, которые, по всей вероятности, обосновались в этих необъятных лесах. Длинные волосы пришельца спадали на ворот черного ватника, на груди висел полевой бинокль, под мышкой он нес карабин. Его бледное лицо выглядело бы совсем мальчишеским, если бы не рыжеватые усы под носом. Он оглядел сгрудившихся вокруг костерка людей, и важно напыжившись, тоном знатока заявил:

— Раз уж начался массовый вывоз, быть войне.

— Пора бы вам сменить пластинку, — недовольно проворчал Мажримас.

— Ну нет. На этот раз дело действительно серьезное, — вспылив, ответил парень. — Разве не так случилось в сорок первом?

— Тогда немец у границы стоял. А сейчас… — вмешался в разговор Даукинтис.

— Американцы не допустят разгула большевиков! — продолжал длинноволосый. — До нас дошли кое-какие сведения…

— О боже, боже… — вздохнула Мажримене. — За какие грехи ты нас наказываешь?

Пришелец зыркнул в ее сторону, потом перевел взгляд на Довиле и долго не отводил его.

— Как бы там ни было, а этот вывоз позволит нашему отряду увеличить силы, я в этом не сомневаюсь, — развивал свою мысль мужчина. — Вот ты, Даукинтис, к примеру, куда денешься, если твою семью вывезут?

— К вам не пойду, это точно.

— Почему же?

— В Сибири, бог даст, выживу, а у вас…

— Да ты не трусь!

— Э, браток, вряд ли найдется желающий поспешить к вратам святого Петра! — робко хихикнув, попытался оправдаться крестьянин.