Олег Слободчиков - Первопроходцы

Однажды за бортом показалась морская трава, потом еще: где-то поблизости была земля. По правому борту темными пятнами мелькнули острова, затем по курсу горбатой рыбьей спиной поднялись из вод и приблизились скалы, на которых лежали облака.

— Где мы? — бормотал Федот и носком сапога чертил по настилу карту побережья, как его помнил. — Острова или земля против Яны, Индигирки, Колымы. Потом острова с зубатыми людьми… Нос Необходимого Камня, свесившийся к полудню…

Кончилось вяленое мясо, запас дров сожгли вперемешку с китовым жиром, теперь мерзли и жевали сырые кожи.

— Новая Земля! — поддакнул передовщику Михейка Щербаков. Он был худ, как пугало, потерял половину зубов и с белой бородой походил на мосластого старика. Федот перевел взгляд на других спутников, с которыми делил невзгоды последних лет: впавшие щеки и губы, выбеленные солью бороды — они были не краше Михейки.

— Слыхал на Индигирке от связчика, Царствие Небесное, — Щербаков прочертил пальцами со лба на запавший живот да по задравшимся как вороновы крылья плечам, — будто выносило его к острову. И там по запаху дыма он вышел к земляным избам. Встретили бородатые люди огромного роста, обогрели, накормили, выслушали жалобы, дали отдохнуть и с неделю никуда не пускали, а после говорят по-русски: «Никому не сказывай, что встретил нас!»

— Про Новую Землю много слухов! — рассеянно пробормотал Федот, не поднимая глаз и продолжая что-то вычерчивать носком сапога. — Похоже, она тянется против Индигирки, Колымы и мыса, откуда Нос свесился на полдень.

— Земля или остров за островом? — высказал догадку один из сидевших на корме. — Китов много, подплывают близко, как бы шалостью не перевернули коч.

Федот скользнул по говорившему туманным взглядом, передал руль, присел на четвереньки и стал чертить по доскам пальцем.

— И куда нас выносит? — спросил ухмылявшееся видение. — Ведь ты на десяток лет вперед все знал, отчего молчишь? Помер, что ли?

— Ты с кем говоришь? — с дрожью в голосе просипел Щербаков. Худое лицо его вытянулось, губы подергиваались.

Федот поморщился, вымученно улыбнулся:

— Это так! Сам с собой!

Ветер стих, будто внял молитвам странников. Успокаивались волны, устало перекатываясь и подталкивая судно к земле. Из-за низких облаков тускло блеснуло солнце. Мореходы подняли парус: последний съестной припас. Стала быстрей приближаться суша. Федот пристально вглядывался в береговую линию, продолжал рассуждать вслух:

— Не пойму! Опять к Носу пришли или что?

— Там камни — выше! — неуверенно возразил Щербаков и заскоблил вислую седую бороду.

Перед ними расстилалась тундровая равнина с редкими черными скалами, подступавшими к воде.

— Может, выбросимся? — неуверенно зароптали гребцы.

— А там что? — устало спросил Федот. — Вдруг болотина, как между Яной и Омолоном.

— Утки, гуси…

Щербаков поплелся на нос судна мерить глубину, опустил шест и не достал дна. Можно было подойти ближе, ветер позволял двигаться вдоль берега под парусом.

— Обойти Нос в другой раз никак не могли, — вразнобой спорили промышленные, поглядывая на передовщика. — И земля была бы по другому борту, и шли бы на закат.

Федот молча хмурил лоб и продолжал что-то чертить. Вскоре показался залив. Вдали от берега виднелся низкорослый низинный лес. Впередсмотрящие указали на отмель. На ней виднелся русский коч полузанесенный песком и окатышем. Спутать его с каким-нибудь другим судном было невозможно.

— Эвон еще один!

Федот перевел глаза и перед намытой дюной увидел неясные очертания другого судна. Волны гнали его на ту же отмель, то и дело обнажая и скрывая черные камни в сотне шагов от суши. При свежем ветре отмель с рифами была ловушкой для судов. Надо было либо подставляться бортом к волне и силой выгребать против ветра, либо выбрасываться туда, где лежали чьи-то суда. Передовщик перекрестился, обернулся к спутникам. Они уже поняли, что иного выхода нет, и со страхом ждали чуда.

— Молитесь, братцы! — оскалив желтые зубы в белой бороде, оживился Федот. — Помилует Господь — выйдем целыми, дождемся противного ветра, поплывем в обратную сторону. Ну, а не помилует по грехам нашим… — Блеснул глазами и махнул рукой. — Парус привязать накрепко! — приказал скрежещущим голосом.

Лицо его напряглось, ожесточилось, пальцы крепче сжали румпель, он зловеще хохотнул, мотнул головой и прорычал со злым весельем:

— Вот ведь как забавляются Доля с Недолей! Расшалились стервы незрячие! Нет им угомону: то покажут богатства несметные, то костлявую морду, накось, мол, выкуси… А поглядим, как на этот раз! — прокричал, высматривая путь.

Не отыскав безопасного прохода между рифами, Федот хотел перескочить через них на поднимавшейся волне. Для этого надо было подойти к камням вовремя.

— Суши весла! — крикнул в их близости.

Не всеми была понята команда, сидя спинами к опасности, гребцы не видели того, что видел передовщик.

— Назад что есть мочи! — закричал он. — Теперь вперед изо всех сил! Господи, помилуй! Отче Никола, помогай нам!

— Отче наш! — сиплыми от натуги голосами запели гребцы, налегая на весла.

Под правым бортом хрястнуло, судно так тряхнуло, что двое сорвались с мест и улетели в воду. Весло от удара о камень выскочило из уключины, упало на спины людей, вцепившихся в лавки. Все это произошло в один миг, в другой под днищем зашуршал, заскрежетал окатыш. Волна отхлынула, еще раз ударив коч бортом о камни со стороны берега, затем бросила на мель и отошла, вздулась, набираясь новой, злой силы.

— На шесты! — закричал Федот. — Удерживай!

Гребцы уперлись веслами в мокрый песок и камни. Волна догнала, ударив разбитый борт, хлестнула щепками, обломками досок, приподняла полузатопленный коч и протолкнула к берегу на несколько саженей. Оставив половину людей на шестах, Федот приказал другим спасать добро. При отливной волне ватажные забегали взад-вперед, вынося на сушу мешки с рухлядью, порох и оружие. Наконец, коч удалось вытянуть на отмель. Он вздрагивал от волн, но уже не сползал с прибоем. К тому же начался отлив и захлестывало все реже. Продрогшие промышленные бросились собирать сухой плавник. Федот скинул мокрый кафтан, отжал, расстелил на камнях, вылил воду из сапог и пошел к увязшему в песке судну. Предчувствие не обмануло — это был коч, который вел Пантелей Демидович Пенда. Попов погладил ладонью обсохший борт, подумал: надо бы откопать, поискать остатки товара, тела погибших, перекрестился, поминая их как мертвых. Товарищи развели огонь и сушили одежду. Двое пошли искать пресную воду. Федот вернулся к костру, скинул рубаху, тоже стал сушиться. Тимоха Мисин вылез из жилухи с мокрым меховым одеялом в руках, со шлепком бросил его на песок. С трудом ворочая языком, Федот спросил: