Олег Слободчиков - Первопроходцы

— Мне-то в Ленском что надо? — Дежнев побагровел и бросил на атамана пронзительный взгляд. — На правеж за кабалу? С голым задом в работники к тестю-якуту?

— Под бок к жене! — засмеялись казаки. — С Простоквашей уходил от Зыряна, с ним от нас вернешься! Вдруг воевода наградит!

— Ага! Батогами!.. — Семен заводил выстывшими глазами и резко вскрикнул: — Нет! Пока не добуду богатства — на Лену не вернусь!

— Какой от тебя прок? Кашу варить, так не из чего, — съязвил Стадухин.

— Не поеду! — резче вскрикнул Семейка. — Лучше здесь останусь. Сгожусь при малолюдстве.

— Сгодится! — согласился Ерастов со сдержанной радостью. — На Алазее каждому промышленному рады… Заодно и я с вами туда уплыву, покажу короткий путь протокой.

— И то правда! — согласился Михей и обернулся к Дежневу: — Ты с Митькой служил, как-то ладил с ним, не то, что я.

— Да с ним служить легче, чем с тобой! — успокаиваясь, огрызнулся Семейка.

Пособный ветер отогнал льды от устья Индигирки. Дорожа каждым часом, оба коча стали готовиться к морскому плаванию. Стадухин скрипел пером, отписывая челобитную ленским воеводам. Закончив, перечитал вслух, при свидетелях и очевидцах опечатал казенные меха. Горелый потребовал Чуну, чтобы отвезти воеводам, Михей отказался выдать аманата, заявив, что тот нужен ему как толмач.

Алазейский казак Ерастов загрузил на стадухинский коч мешки с мукой, привязал к корме стружок, на котором собирался возвращаться. Одиннадцать казаков, Пантелей Пенда и Чуна взошли на борт, шестами и веслами вытолкали судно на глубину. Ветер рябил воду устья реки, коч схватил его кожаным парусом, поплыл в полночную сторону. За ним пошел зыряновский коч с Федькой Чукичевым, Андреем Горелым, Гришкой Фофановым-Простоквашей, со стадухинской и зыряновской казной, с челобитными от атаманов.

Вскоре суда разошлись. Чукичев направился основным руслом, Стадухин — указанной Ерастовым проходной протокой — к восходу. Гребцы налегали на весла, за кормой, натягивая веревку, болтался и задирал нос пустой стружек. У края высокого синего неба сияло солнце, сливаясь с ослепительно синей водой. Вдоль бортов тянулась болотистая, кочковатая тундра с сотнями малых озер, они были темны от птиц. Где-то беспрестанно кричали журавли. Стаи уток и гусей поднимались с протоки, с вопрошающими кликами носились над мачтой, снова садились на воду впереди судна. Мишка Коновал и Ромка Немчин стреляли по ним из луков, стараясь бить точно по курсу. Затем, свесившись с бортов, подбирали добычу. Стадухин приглушенно ругал их, не желая останавливаться ради упущенных подранков и потерянных стрел.

Казалось, совсем недавно наступило лето, были пройдены студеные буруны верховьев Оймякона. Но вот уже местами по-осеннему желтели равнинные берега и кочки. Протока расширялась, волны становились положе, все сильней раскачивали коч, вскоре глазам открылась бескрайняя гладь моря и безоблачное небо над ним. С полуденной стороны раскинулась унылая тундра, с полуночной — колыхалась яркая синева вод, вдали белела полоска льдов, за ними в дымке виднелись горы.

Стадухинскому кочу повезло: дул юго-запад, попутный для плывших на Алазею и противный для возвращавшихся на Лену. При том устойчивом ветре судно шло полные сутки. Солнце присело над тундрой, но светлый день без признаков сумерек продолжался до его нового восхода. Около ясной полуночи Пашка Левонтьев, с обнаженной покрасневшей от солнца лысиной, сидел под мачтой на лавке-бети, молча перелистывал Библию, что-то выискивая глазами. На корме стоял Пантелей Пенда, его белая борода флагом указывала восток. Михей с шестом в руках измерял глубины: шли в изрядном отдалении от берега, но под днищем была опасная мель.

— Вот оно! — торжествующе изрек Пашка, потрясая перстом. — Не дал Чуну Андрейке Горелому, оставил как равного а во Второзаконии сказано: «Пришелец, который среди тебя, будет возвышаться над тобой выше и выше, а ты опускаться будешь все ниже и ниже». Говорилось это для атамана, но так, чтобы слышали все. Стадухин не оборачивался, занятый важным делом: положив шест поперек судна, что-то долго высматривал по курсу, потом также громко ответил:

— Чуна — ясырь, а не пришелец! — Махнул рукой, подзывая к себе казака.

Пашка закрыл книгу, положил на беть, не спеша подошел к нему.

— Гляди-ка, что там, если еще не испортил глаз чтением? — И тут же окликнул Ерастова. Все трое уставились вдаль. — Похоже, коч и две лодчонки…

— Митька! — радостно вскрикнул зыряновский казак. — Ждет меня с мукой.

Стадухин указал направление. Пенда окликнул дремавших казаков, они потянули возжи *( тросы, с помощью которых управляли прямым парусом ) Скрипнула мачта, слегка накренилось судно и послушно пошло куда смотрел атаман. Мореходы не ошиблись: в заливе стоял на якоре коч Дмитрия Зыряна, его люди ловили рыбу. На веревках, натянутых от мачты во все стороны, качалась распластанная юкола.

— Собирается в поход, запасается кормами! — разглядывая судно, язвительно проворчал Михей.

Вдали от алазейского коча сновали две легкие лодки, с бортов торчали удилища. Смурная тень скользнула по лицу Стадухина: издали он узнал Ивана Беляну и Селивана Харитонова из отряда Постника Губаря. Те тоже узнали его, помахали в ответ на приветствие. Самого Зыряна не было видно. Семейка Мотора в лодке поднял руку ко лбу, присмотрелся. Они с Михеем хорошо знали друг друга по Енисейскому гарнизону.

— Где Митька? — издали крикнул ему Стадухин, приложив ладони к бороде.

Беляна что-то жевал, его неухоженная борода с блесками чешуи равномерно шевелилась. Он покосился на корму, показал знаком: спит!

— Так разбуди, я муку привез.

Беляна смутился, торопливо дожевывая и опасливо зыркая в одно и то же место.

— Не велел! — ответил негромко и бросил за борт рыбий хвост.

— Зажрался? — обернулся к Ерастову Стадухин. — Хлеб ему не нужен? — Обидчиво заерепенился. — Раз не хочет встретить по добру — таскайте мешки со струга. Не буду приставать к борту!.. Демидыч, становись на якорь.

— Вы что там? — возмущенно закричал Ерастов своим казакам. — Мухоморов нажрались?

Но Зырян не показывался, а Стадухин не соглашался приткнуться к его борту, чтобы перегрузить муку. Поругивая атаманские склоки, казаки помогли алазейцу перекинуть пятипудовые мешки в струг.

— Друг твой, Митька, прячется от меня, — Стадухин обернулся к Дежневу с раздосадованным лицом. — Ты с ним как-то ладил, а у меня в общих службах что ни день, то драка.

— Ладил! — похвалился Семейка. — Он сильно поперечный.

— Помню! — выругался Михей. — Что ни скажешь, сделает наперекор — даже если себе самому во вред.

— Разом вспыхивает, зато и остывает быстро, — добродушно усмехнулся Семейка. — Если с умом — с ним всегда можно договориться: давай совет наоборот, сделает как надо!