Давид Маркиш - Еврей Петра Великого [Роман]

Старые друзья Цыклера, не удаленные покамест из Москвы, — окольничий Алексей Соковнин, боярин Матвей Пушкин и татейных дел подьячий Сильвестр Полтина — сообщали через верных людей, что царь собирается с поганым Лефортишкой, да с жидом Шафировым, да с похабным Алексашкой Меншиковым и еще черт-те знает с кем ехать к немцам и голландцам учиться и набирать новых людей, и после этого посольства первым делом всех заслуженных, как Цыклер, выгонят со двора. Еще сообщали, что любопытством Петра шведы весьма недовольны и что царевна Софья ему, Цыклеру, доверяет всячески и всецело.

Доверие Софьи означало признание заслуг и грядущую награду и, кроме того, было приятно чисто по-человечески. А под отплатой за доверие подразумевалось, проскваживало между строк и между слов вот что: «Полковник Цыклер, убей царя, сорви посольство!» — адресат понимал это и принимал безоглядно: не ему первому предлагали, да и ему — не впервой. Первым не повезло: мясо с их голов, насаженных на кол, склевали московские вороны. Повезет последнему, удачливому.

Не вчера начались, пошли толки о том, судьба ли, случай или стечение обстоятельств направляют ход человеческих замыслов, — и не завтра кончатся. Почему тот убит и гниет в земле, а этот жив, в славе и кум королю? Кто знает… Цыклер наметил где, когда и как убить царя Петра и, тайно все это спланировав, располагал изрядными преимуществами перед избранной жертвой. И однако же, был схвачен, пытан страшно, признался во всем и выдал всех.

Дознанием руководил Петр — азартно, безжалостно и кроваво. Себе в помощники он взял Степана Медведя по кличке Вытащи — кнутмейстера и шута, человека не совсем нормального, переходившего от ничем не вызванного, необузданного веселья к изощренным пыткам над жертвами. Было нечто общее в характерах царя Петра и затейного кнутмейстера Вытащи. С ним, с Вытащи, легкий на язык Петр почти никогда не вступал в разговор — зато внимательно наблюдал его со стороны, изучал, как изучал почти все и всегда в жизни, и молча, с переменным успехом играл в шахматы.

С палаческим ящичком под мышкой явился Вытащи к Петру в Преображенское. Молодой царь был не совсем трезв; он пуще обычного дергал щекой, дергал головой на сильной, мускулистой шее.

Толкая Вытащи в спину, Петр погнал его в подвал, в пыточный застенок. Там, у дальней стены большой, глухой комнаты, висел на дыбе Цыклер. Тело его обмякло, руки, прикрученные к поперечине дыбы, вышли из плечевых суставов. Деловито обойдя пытаемого, Вытащи взглянул на Петра вопросительно.

— Кнут! — сказал, как стегнул, царь.

Неторопливо сняв Цыклера с дыбы, Вытащи уложил его на козла и с размаху, но стараясь, однако же, не промахнуться, окатил его холодной водой из кожаного ведерка. Цыклер застонал с хрипом, руки его свисали безжизненно. Прищурившись и задумчиво пожевав губами, Вытащи привязал полковника к наклонно стоящему козлу за шею, а потом сильно прикрутил за ноги, пониже колен. Заложив руки за спину и враскачку переступая с носков на пятки, царь нетерпеливо наблюдал за работой кнутмейстера.

Расправив кнут — прикрепленный к толстой деревянной рукоятке кожаный ремень с сыромятным, твердым и острым как кость, согнутым наподобие желоба хвостом, — Вытащи разбежался, подпрыгнул и, выдохнув протяжное: «И-й-эх!» — стегнул. Удар вышел ослабленный: плохо рассчитав разбег и прыжок, Вытащи чиркнул хвостом кнута по стене и глубоко ее прочертил, как гвоздем.

Петр подбежал бешено, оттолкнул палача с силой.

— Дай! — и вырвал кнут у него из рук.

С великим интересом, профессиональным, следил сбитый с ног Вытащи за тем, как государь, примерив кнутовище по руке, попятился к стене, а затем, взяв короткий и стремительный разбег, подпрыгнул на месте, как гигантский петух, и, описав рукою с кнутом полный круг над головой, ударил с оттяжкой. Цыклер закричал резко, до дна выдоха; на его белой спине, от плеча к плечу, возник и раздался толстый рубец, похожий на кровавую веревку. Отойдя и вновь разбежавшись, Петр повторил удар.

— Два! — одобрительно сосчитал Вытащи. — После пятого удара кнут смени, государь: хвост размокнет, удар уже не тот — мягкий.

Отшвырнув кнут, Петр стремительно подошел к козлу и, дернув головой, плюнул в привязанного.

— Собака! — утерев рот рукавом кафтана, сказал царь. — Кто тебя послал? Шведы? Или Милославский Ивашка из ямы своей подучил? Я до него и под землей доберусь!

Посмотрев недолго на Цыклера, на его спину, Петр вдруг наклонился и с любопытством просунул палец в открытый рубец: далеко ли до кости. Оказалось, недалеко: рядом.

— Ну, давай! — повернувшись к Вытащи и вытирая палец о штаны, сказал Петр. — Бери кнут. Видал, небось, как надо?

Палач послушно, с прилежанием потянулся к кнуту. Он не только боялся царя; он любил его.

Петр выполнил свое обещание, и не без выдумки: гроб с телом боярина Ивана Милославского был выкопан из земли, открыт и на мусорной телеге, запряженной шестеркой свиней, доставлен в Преображенское. По бокам от процессии бежали, звеня бубнами, четыре придворных карлы, двое из них — арапы. Бежать пришлось долго, карлы устали, спотыкались и падали. За телегою ехал в открытом возке начальник Тайного розыскного приказа шутейный князь-кесарь Федор Ромодановский, с лицом монстра, с выпученными глазами и торчащими усами, пьяный. Перед возком размашисто шагал шут-кнутмейстер Вытащи, погоняя усталых карлов кесаревым посохом с набалдашником в виде козьей морды. Вся процессия была густо окружена солдатами-преображенцами и жадными до зрелищ людьми.

Сочинитель сценария царь Петр ожидал кортеж в Преображенском, близ эшафота, в настиле которого к этому случаю были вырезаны желоба и прорублены дырки. На эшафоте, на колесе, насаженном на заостренное кверху бревно, с перебитыми руками и ногами лежал Цыклер. Он лежал лицом вверх и слабым уже, мерцающим разумом старался понять, день на дворе или ночь, яркая ли луна светит в небе или негреющее солнце. Он был еще жив, и это было ему горько.

Появление мусорной телеги с гробом толпа вокруг эшафота встретила криками. Карлы, ругаясь, полезли на дерево, в устроенную специально для них в кроне птичью беседку. Свиньи вкатили телегу под эшафот; там их наконец выпрягли.

Помощник палача Преображенского тайного приказа, влезши на колесо, перевернул Цыклера со спины на грудь. От боли в перебитых конечностях Цыклер потерял сознание, а когда очнулся, увидел под собой, на помосте, изуродованных пытками окольничего Алексея Соковнина и татейных дел подъячего Сильвестра Полтину, и как им рубили головы. Кровь, стекая по желобам, уходила в дырки.

Потом, по знаку Петра, Цыклера стащили с колеса и, удобно расположив его на деревянных чурбаках, отрубили ему вначале правую руку и левую ногу, а затем, спустя недолгое время, левую руку и правую ногу. Потом отрубили голову.