Фока Бурлачук - Черниговского полка поручик

От грустных дум Катю оторвала появившаяся вдали кибитка, она, словно челн в море, то отчетливо виднелась, то опять укрывалась на неровной местности. Катя забыла и про холод, засуетилась: «А вдруг не остановятся?» Напрягала всю волю, чтобы успокоиться, но это было сверх ее сил. С приближением кибитки сердце то замирало, то тревожно билось. Вот она отчетливо слышит звон колокольчиков, хорошо видит упряжку и человека, сидящего на облучке… Когда кибитка оказалась в нескольких метрах, Катя как обезумевшая преградила ей дорогу, подняв вверх руки. Лошади вначале шарахнулись в сторону, но глубокий снежный покров не позволил им уйти с дороги и они остановились.

— Куда тебя черт несет? — выругался Назар и соскочил с облучка на снег, подошел к девушке с намерением строго отчитать незнакомку:

— Что вам угодно, мадам?!

Катя опустилась на колени, с глаз ее текли слезы:

— Ради бога, возьмите меня с собой.

Назар сам всю жизнь стоял на коленях, и он сочувственно взял ее за руку:

— Подымись, барышня, мы сами господские. Вы лучше скажите, кто вы и что вам надобно?

— Я все расскажу. Мне с вами по пути, я знаю.

— А подорожная у тебя имеется?

— Нету ее у меня.

— Как же без подорожной, — почесал за ухом Назар, а потом повернув голову к своему напарнику, молодому парню, удивленными глазами глядевшему на все происходящее, спросил: — Дак что, Ефрем, подвезем барышню?

— Отчего же не подвезти, — не раздумывая, ответил Ефрем. Назар, зажмурив глаза, что-то прикинул в уме, сказал:

— Садитесь. Вещичек у тебя немного.

Катя приподняла вверх сверток, как бы утверждая, что он совсем не тяжел.

Назар помог Кате подняться в кибитку, затем занял свое место на облучке и, словно оправдываясь, процедил:

— Места здеся маловато, но не беда. Далече вам?

— Мне до Зерентуя. Слыхали, там каторжные серебряную руду добывают?

Те замолчали. Они не имели понятия о Зерентуе, однако Назар продолжал:

— Муж тама аль отец?

— Никого там у меня нету…

По лицу Назара пробежала удивленная улыбка:

— Никак на заработок, дак вроде дело тама не женское…

Катя подробно начала рассказывать, кто она и зачем добирается до Зерентуя. Оба спутника, не перебивая ее, внимательно слушали, и только Назар качал головою и время от времени вставлял слова: «Бог ты мой». В конце рассказа Назар смахнул слезу. Он знал много различных историй, но то, что поведала Катя, потрясло его.

— Как же родные позволили тебе пуститься в такой опасный путь? — немного успокоившись, спросил он.

— Я без позволения. Дома у меня одна матушка.

Поднялся сильный ветер, снегом заносило дорогу. Небо хмурилось, темнело. Лошади пошли медленно. Назар под впечатлением услышанного никак не мог успокоиться, продолжил начатый разговор:

— Жена Сергея Григорьевича Мария Николаевна последовала за мужем на каторгу, дак ее везли в собственном экипаже в сопровождении слуги, а подорожную ей подписал сам Бенкендорф, а здеся…

До очередной почтовой станции было еще верст десять. Дорога шла лесом. Высокие вековые деревья, раскачиваемые порывами ветра, казалось, тянули унылую песню. Иногда эта песня переходила в стон. Снег не утихал. Вдруг лошади сильным рывком в сторону вырвали из рук Назара вожжи, неудержимо понеслись по глубокому снегу. Вначале спутники не могли понять, что произошло. Назар схватил вожжи, стараясь удержать бешенство лошадей, глянул в сторону и увидел, как параллельно с кибиткой мчались волки. Большим усилием Назар остановил дрожащих от страха лошадей, посмотрел по сторонам: справа и слева от кибитки замерли на снегу несколько волков. Глаза их излучали огоньки.

Как только Назар тронул лошадей, волки тотчас поднялись, продолжая сопровождать кибитку…

В Зерентуе и вокруг на много верст вторую неделю стояла сильная метель — света не видно: ни пройти, ни проехать. Даже колодников не выводили на работу.

В один из таких дней, в субботу, в теплой и уютной квартире Черниговцева собрались многочисленные гости. Управляющий решил широко отметить день рождения жены.

Столы, покрытые белыми накрахмаленными скатертями, ломились от хмельных напитков и вкусной снеди: пусть гости знают, начальник рудника ничего не жалеет для своей сорокалетней Риты. Сколько исполнилось лет имениннице, никто, разумеется, не упоминал, да и она сама выглядела значительно моложе своих лет.

Уже несколько раз провозглашались тосты за здоровье именинницы, потом поднимали бокалы за ее детей и мужа, разумеется, не был забыт и его императорское величество Николай I. Поговорили о разных делах, обменялись сплетнями, но главный разговор велся вокруг недавно нашумевшего дела Сухинова. О Сухинове ходили различные слухи, в том числе и самые нелепые, вроде того, что на свободе осталось много его сообщников, которые вот-вот начнут действовать. Дабы развеять ложные слухи, поднялся хозяин.

— Дамы и господа! Может, и не гоже омрачать этот радостный вечер посторонними разговорами, но позвольте мне внести некоторую ясность в дело Сухинова, а главное — я хочу заверить вас, что никаких его сообщников на свободе не осталось, нам удалось всех разоблачить своевременно. Разумеется, мы должны благодарить бога, уберегшего нас от страшного мятежа, который замышлялся Сухановым. Не доведи господи! — Черниговцев перекрестился и отпил со стакана глоток малиновой настойки. — На днях я получил уведомление от генерала Лепарского, что за раскрытие заговора на меня, еще на нескольких лиц он представил императору ходатайство о награждении. Поди, государь не обидит. Все это, разумеется, приятно, но мне до сих пор жалко Ангара. Забрал его генерал, вроде как живого «свидетеля» раскрытия заговора. Ах, какой пес… Такого больше не будет, — сожалеючи, сказал Черниговцев и повернулся к жене: — Риточка, что же нет нашего любезного лекаря? Не послать ли за ним?

Влодзимирский часто посещал дом Черниговцева. То дети болели, то сама хозяйка. Профессиональный долг не мог заглушить в нем ненависти к управляющему, как одному из самых главных разоблачителей дела Сухинова. Боль за любимого друга не покидала сердце, поэтому он не спешил на это семейное торжество.

Посланный за лекарем слуга вскоре возвратился и доложил, что тот занят каким-то неотложным делом.

— Ну, бог с ним. Было бы сказано, — улыбнулся хозяин и поднял бокал: — Дамы и господа, прошу поднять бокалы за здоровье нашего лекаря, услугами которого все мы пользуемся.

О Влодзимирском больше никто не вспоминал. О нем совершенно забыли, но в самый разгар гулянья, когда кто-то уже тянул веселую и залихватскую «При долинушке калинушка стоит», а другие кружились в танце, в комнату незаметно вошел маленький, худенький мужчина с веснушками на лице. На него обратили внимание, и он смущенно стоял у порога, мысленно сожалея, что пришел в эту компанию.