Андрей Воронов-Оренбургский - Ярое око

— Чего же ещё? — глаза Мстислава в упор посмотрели на Василько.

— Перед тем как потревожить тебя и князя Данилу Романыча... я прежде выслушал вернувшихся из степи лазутчиков.

— Нуть, и что ж нового, чего мы не знаем, сказали оне? — насмешливо усмехнулся Мстислав.

— Зря ты так, княже. Потаи [249]мои прибыли сразу с трёх сторон. С севера, востока и юга. Чёрные тучи накипают отовсюду!

Те скопища, с коими мы бились сегодня... это далече не вся сила поганых. На помощь к ним спешат другие тысячи.

— Ну так ведь и мы не одни? И к нам идёт выручка.

— Эх, государь мой. — Булава пригнул вепрем голову, зыркнул из-под бровей, словно искал, откуда последует удар; не удержался, простонал: — Ты, княже, даже в роковой час беспечен. Прислушайся к мудрым словам.

— У нас довольно щитов и мечей, чтобы дождаться подмоги. Нам эту ночь подождать да день продержаться. Ежли отступим — грош цена будет пролитой крови. Кто вспомнит о наших потерях? У победы много отцов, пораженье же — всегда сирота.

— Ты не дослушал, брат! — Василько вспыхнул, схватившись за рукоять меча.

— А ты не гори дюже! Не гори, брат! Руку-то... убери с меча от греха. Слушаю тебя.

— Второй гонец загнал коня с юга! — Князь Ростовский великим усилием воли оторвал пальцы от рукояти. — Клянётся, что и там темно от разъездов языцев.

— Ну что ж... пусть и эти приходят. Мы всех ждём до кучи. Всем рады.

— Окстись, Удалой! Татары могут отрезать нам путь ко Днепру! А ежли случится...

— Что «случится»? Тьфу, язви-то вас!.. Уж от кого не ожидал подножек... так от тебя, Данила Романович. Да и пошто нам пятиться, как ракам? — Безрассудная, слепящая гордыня вдруг густо обволокла Мстислава. — Пущай иные князья нас догоняют! Силища-то какая за нами прёт! Без севера — Русь!

— То правда! Как правда и то, что не жалуют нас «иные» князья и вряд ли поспешат на выручку. В особицу к тебе...

— Кха! Добре... Дождались! — Глаза галицкого князя полыхнули гневом; у него всё дрожало внутри. — Ишь ты, как много судей-то развелось, як собак нерезаных! А пущай оне сами под мечи поганых сгуляют. М-да, похоже, пробил час волков... Треснули щиты братства Киевского стола. Ужли и родич мой Мстислав Романович отречётся от меня? Верно сказывал Любомир: «Родовой союз держится крепко, покуда родичи живуть миром...» Но моя-то рука на вероломство не дрогнет!..

— Опомнись, князь Мстислав!

— Что «Мстислав»?

— Брат ведь он тебе кровный!

— Вот именно, брат! Да только где его хвалёная дружина? Брат... Да хоть бы и кровный — невелика честь. По крови и зверь в родстве. По духу — токмо человек. У меня с этим сучьим семенем свой расчёт... Други! — Мстислав слепо посмотрел на собравшихся, рванул на горле косой ворот, задыхаясь, спросил: — Ужли сие — закат Святой Руси... а с Востока и впрямь грядёт гибельная Тьма?

Князья молчали. Нем был и Мстислав; ходил по шатру, как зверь в клетке, морщил лоб, кусал губы — сдерживал рвавшееся на волю убийственное слово... Выходил, сбил пламя гнева; раздумчиво покашляв в кулак, выдохнул:

— Не верю. Неужто все князья наши... без меча голов лишились?.. Ох, нечисто тут... Демоны... змеи... Однако всяк мураш своей тропкой бежит. Всяка мышь в свою щель сухарь тащит. Могёть, и правы вы, братья. Господи, вот она... гроза без дождя. Зима без снега. Ну, да чёрт с ыми! — Под русыми усами его кипенно сверкнули зубы. — Не было их с нами... и не надо. Будут ещё под ногами путаться... сами управимся. Господь не выдаст, свинья не съест. Как там хан Ярун? — Мстислав мазнул взглядом Волынского князя.

— Раны зализывает. Мечи точит к завтрему.

— Добре. Ты-то хоть не ждёшь моей гибели, зять мой Данила Романович? — напряжённо усмехнулся Удалой. — Не поворотишь к Днепру коней?

— Будь спокоен. Не отступлюсь в трудный час.

— Вот!.. Жданный ответ... Любо! Прости, Василько, что перебил, нуть, и?..

— Имеется ещё донесение. — Князь Ростовский повернул к Мстиславу покрытое бурым загаром лицо.

— Глаголь.

— Отряды языцев рыщут и севернее по Днепру.

— Там их ждёт смерть от мечей моего тестя. — В синих глазах Удалого сверкнули искры злорадства. — Хан Котян туго знает своё дело. У него свои кровные счёты с погаными.

— Боюсь, половцам сие не по зубам, — уверенно, без тени стеснения молвил Василько. — Сам знаешь, брат: татары стремительны, как удар молнии, неуловимы, как ночные тени.

— А ты не бойся, Василько Константинович. Возляг упованьем на провидение Божье... Стой, как ныне стоял, — насмерть! Честь и хвала твоему мечу!

Мстислав искренне ожидал улыбки или хоть бодрого словца от пылкого князя. Но ростовчанин словно хранил обет молчания.

— Отчего же ты нем, як камень? — не удержался Мстислав, в морщинах глаз его притаилась тревога. Но, видя в сдержанном молчании князя Василько не тайный умысел, не спесь и упрямство, а благородство, достоинство и душевный надрыв, зашёл с другой стороны. — Призываю тебя... и твоих витязей расправить орлиные крылья! Не верь, брат, что удача покинула нас. Да и что такое — удача?.. — лихорадочно сверкая очами, горячо зачастил князь. — Разве она может оставить смелого? Не-е-ет! Нельзя убегать от счастья! То грех великий. Надо гнаться за своим счастьем, хватать его за огненную гриву и струнить его под своё седло! Вот как добиваются своего счастья!.. И только безумцы иль трусы отступятся от него.

— Ты можешь считать меня безумцем, а быть может, трусом, — врезался в разговор Василько, — да только сие не так, брат... Мне ясно одно: ты всегда был и останешься неистовым Мечом! Но знай: даже всей кровью своей дружины и своей беспримерной храбростью тебе в особицу не сокрушить татар. Давай отступим! Объединимся с нашими, покуда не поздно! Остановись, не по себе дело делаешь.

— По себе! Пр-рочь с дороги! — не владея собой, дрожа ноздрями, прорычал как загнанный зверь Мстислав. Неукротимая, гремучая ярость встала в нём на дыбы. Едва не хватаясь за меч, он прохрипел: — Довольно слюней! Довольно пить горькую чашу! Так ты со мной... аль нет? Достанет ли тебе ночи разгрызть сей орех?!

— Я теперь же отвечу! — с вызовом и взрывно откликнулся ростовский князь. — Я нынче же своих отведу к Днепру. У меня от дружины осталась треть! Кто Ростов защищать будет?! Ни люди, ни совесть моя вовек не простят... большей крови! Не суди мой выбор, суровый брат... да не судим будешь. Не предательство сие, а голос сердца и долг мой стольный.

Вязкая, душная тишина накалилась в шатре. Слышно было, как фыркали и с кротким сипом осыпались, превращаясь в пепел, последние прогоревшие сучья вереска; как сонно хрустели овсом привязанные у приколов кони... Все слушали эти шумы с затаённым волнением, ждали последнего слова галицкого князя.

— Что ж, вольному воля... — На бронзовом лице Мстислава, покривись, плотно сомкнулись твёрдые губы. Подойдя к Василько, он через силу протянул открытую ладонь. И они, глядя друг другу в глаза, обменялись крепким рукопожатием. А потом — будто прозрели! — порывисто обнялись и троекратно по-русски расцеловались.