Шэрон Пенман - Королевский выкуп. Капкан для крестоносца

– Я уже написал им и передал письма с гонцом, отправленным ими из Рима.

– Знаю, сир. Но твоя госпожа наверняка будет счастлива получить новую весточку…

– Я сказал, что нет, Ансельм!

Ричард не собирался повышать голос, но исполненная благих намерений навязчивость капеллана вывела его из себя. Над теми первыми письмами он корпел много часов, не в силах подобрать верные слова, и не желал проходить через эту пытку снова. Ну о чем еще написать Беренгуэле? Рассказать про погоду в Вормсе? Про сны, в которых он видит себя погребенным заживо во французской темнице, что чернее любой преисподней? Про то, как согласился на очередную уступку этому сукину сыну Генриху и предал монахов из Гластонбери?

Ансельм оторопело смотрел на него, и его замешательство только сильнее разозлило Ричарда. Уж если Ансельм не понимает, то как, скажите Бога ради, поймет Беренгуэла? Король встал, потеряв интерес к музыке и подмечая воцарившуюся тишину и направленные на него взгляды. Избавление пришло с неожиданной стороны, а именно от попугая.

– Черт побери! – произнесла птица с неожиданной отчетливостью.

Мужчины в удивлении рассмеялись, и неприятный момент был пройден, хотя и не забыт.

Гуго де Нонан, епископ Ковентрийский, был живым подтверждением того, как обманчива бывает внешность. Был он дородным, краснощеким, с напоминающей тонзуру монаха плешью на макушке, а его голубые глаза окружала сеточка морщинок, какие образуются при улыбке. На первый взгляд прелат казался благодушным добряком, смахивая на святочного деда. Но располагающая наружность и улыбчивость были всего лишь маской, под которой скрывался человек циничный, пронырливый, амбициозный, вероломный и в высшей степени безжалостный к тем, кто стоит у него на дороге.

Впрочем, сейчас он был выведен из равновесия, и его добродетельная личина покоробилась по краям.

– Лицезреть тебя, монсеньор, услада для этих старческих глаз, – пробормотал он, но льстивое приветствие прошло мимо цели, и епископ, похоже, понял это, потому что отвел взгляд от Ричарда.

– Ты не спешил откликнуться на мой призыв, милорд епископ, – сказал король, и каждое его слово было холодным как лед. – Я уж было подумал, что ты вслед за моим братцем сбежал к французскому двору.

– Ни в коем случае, сир! Если ты усомнился в моей преданности, это плод наговоров. – Епископ бросил ядовитый взгляд на канцлера, говоривший, что не составляет труда догадаться, с кого надо спрашивать за навет. Лоншан смотрел в ответ, напряженный и готовый ринуться в схватку.

– Канцлер заслужил мое доверие. А ты нет.

– Монсеньор, это несправедливо. Твой господин брат унаследует престол, если тебя постигнет беда, и я воздаю должное его рангу, но не более того. Моя преданность к тебе не поколебалась ни на миг, ни на единый удар сердца.

Ричард даже не пытался скрывать скептицизм, потому что хотел проучить Нонана – пусть до мозга костей проникнется страхом лишиться королевской милости.

– Если так, ты, должно быть, захватил с собой щедрый вклад в выкуп за меня?

Розовые щеки Гуго сделались пунцовыми.

– Сир… У меня действительно было такое намерение. Я выехал из Лондона, имея при себе крупную сумму. Но на дороге на нас напали разбойники и отобрали все до последнего фартинга. – Тут епископ повернулся и устремил обвиняющий перст на Лоншана. – И все это происки этого человека!

Лоншан сначала пришел в замешательство, затем в ярость. Но прежде чем он успел разразиться возмущенными отрицаниями, Ричард предостерегающе вскинул руку.

– Напрасно ты так думаешь, милорд епископ. Канцлер находился при мне с тех самых пор, как в начале июля устроил перемирие с королем французским. Смею тебя уверить, что он не рыскал по английским дорогам в обличье разбойника.

– Я не утверждаю, что он сам был главарем шайки, монсеньор. Но уверен, что он подослал мужа своей сестры, кастеляна Дуврского замка!

Ричард с первого взгляд на канцлера понял, что Лоншан ничего об этом не знает.

– И у тебя, разумеется, есть тому доказательства? – обратился король к епископу.

– Я настолько уверен в этом, милорд, что предал этого негодяя анафеме.

– Для тебя, милорд епископ, это может и доказательство. Но не для меня. Тебе повезло, что по натуре я человек не подозрительный, иначе мог бы усомниться в правдивости твоей такой удобной истории про разбойников.

Ричард пристально смотрел на епископа, и тот явно смутился, на лбу у него выступил пот, а дыхание участилось.

– Господь благословил меня хорошей памятью, и можешь не сомневаться: я запомню тех, кто доказал свою верность в эти трудные времена, а кто нет.

– Но я-то был верен, сир! Клянусь!

При других обстоятельствах Лоншан получил бы огромное удовольствие от унижения врага, но сейчас был слишком отягощен собственными проблемами, чтобы наслаждаться отчаянными попытками Нонана выкрутиться. Как только прелат ушел, канцлер с тревогой посмотрел на Ричарда:

– Сир, я не имею к упомянутому ограблению никакого отношения.

– Я это знаю, Гийом. – Вопреки заверению, лицо короля оставалось непроницаемым. – Как считаешь, твой свояк способен на столь дерзкое предприятие?

Лоншан замялся, но лгать королю не стал.

– Не исключаю, – выдавил он.

– Понятно… В таком случае, мне кажется хорошей идеей, если твой родич сделает щедрый вклад в выкуп за меня.

На этот раз Лоншан уловил во взгляде короля искорку веселья и широко улыбнулся:

– Я и сам думал о том же!

– Не переживай за свое положение при мне, Гийом, даже если ты не в силах управиться со своими порывистыми родичами. Я никогда не забуду сделанного тобой в Трифельсе. У меня есть свои недостатки, – тут Ричард усмехнулся, – но неблагодарность в их число не входит.

Улыбка исчезла почти так же быстро как появилась, король продолжил уже со всей серьезностью:

– Я сказал этому подлецу Нонану правду: я всегда плачу свои долги.

«Особенно долги кровные», – согласился про себя Лоншан. Ему подумалось, что Генрих вполне может избежать прижизненного возмездия за зло, причиненное английскому королю. А вот французскому монарху и вероломному брату государя едва ли так повезет.

Герцогиня Бретонская много часов ехала молча, потому как страшилась предстоящей встречи с мужем. Мужем… Даже после пяти лет в браке Констанция находила странным такое обращение к Рэндольфу. Она не хотела идти за него замуж, все еще горевала по Жоффруа. Но выбора не было: свекор настоял. Генрих решил выдать ее за человека, которому может доверять. По иронии судьбы, такого нельзя было сказать о собственном его сыне, поскольку перед самой своей смертью Жоффруа сговаривался с французским королем. Генрих ожидал, что Жоффруа станет послушной марионеткой в его руках и будет управлять Бретанью согласно его воле. Но молодой герцог имел свои соображения на этот счет и ставил интересы Бретани выше интересов Анжуйской империи своего отца, и тем самым сумел завоевать расположение враждебно настроенных поначалу бретонских баронов, да и самой Констанции.