Шэрон Пенман - Королевский выкуп. Капкан для крестоносца

К вечерне прозвонили уже несколько часов назад. Отто неохотно ушел, когда стало ясно, что его маленький брат не в силах больше бодрствовать. Фернандо забавлялся некоторое время, играя с попугаем Ричарда, но наконец тоже отправился в кровать. Из клириков остался только архиепископ Руанский, а большинство из рыцарей последовало за Гуго ле Брюном, когда тот заявил, что намерен найти таверну, девчонку и напиться вдрызг. Морган, с присущей валлийцам предприимчивостью, исчез на время и вернулся со слугой, нагруженным кувшинами с вином и немецким элем. Ричард осушил два кувшина, но все равно казался Алиеноре пугающе трезвым. Ей подумалось, что во многих отношениях ее сын очень похож на своего отца. Королева пыталась припомнить хотя бы один раз за долгие годы ее брака, когда Генрих был бы во хмелю, и в этот миг дверь отворилась, и в комнату ввалился Лоншан.

Вид у него был такой усталый, что даже архиепископ Руанский, не любивший канцлера, решил подвести его к стулу. Лоншан ощетинился и отстранился, слишком гордый, чтобы принять помощь врага.

– Никакого решения не принято, сир, – выдавил он. – Жадность застила Генриху глаза и он не способен узреть правду: Филипп и Джон никогда не соберут столько денег, сколько обещают. Я указал на то, что годовой доход Франции вдвое меньше английского, а все имеющиеся у Филиппа деньги нужны ему на кампанию в Нормандии. И напомнил императору, что все богатые имения Джона в Англии конфискованы, и он и гроша не вложит в качестве своей доли от этой отвратительной сделки.

– И он прислушался к тебе, Гийом? – спросил Ричард, переходя прямо к сути.

– Думаю, я зародил в нем зерно сомнения, сир. Но его упрямство под стать его заносчивости, и я опасаюсь, что для него это уже больше дело принципа, чем денег. Но тут он одинок. Все прочие: три архиепископа, епископы Вормса и Шпейера, герцоги Брабантский и Лимбургский, маркиз Монферратский, даже Леопольд и собственный дядя Генриха и его братья настаивают на исполнении принятых им на себя в июне в Вормсе обязательств. Сдается мне, его братья просто наслаждаются редкой возможностью посмотреть, как он изворачивается, но остальные воистину взбешены. В его пользу выступил один только граф Дитрих, но поскольку все уверены, что у того на руках кровь убитого епископа, его слова не произвели на совет никакого впечатления. Архиепископ Адольф яростно напал на Генриха, и впервые в жизни я наблюдал, как это бескровное пресмыкающееся выказало настоящую ярость. Архиепископ бесстрашно заявил ему, что «империя и без того пострадала от недостойного заключения благороднейшего из королей», и предупредил Генриха, что этим новым поступком тот навсегда запятнает репутацию страны.

Впервые со времени утреннего предательства Ричард улыбнулся.

– Дорого бы я дал, чтобы видеть это. Адольф фон Альтена – хороший человек, он стоит сотни таких, как Генрих. Но как думаешь, возьмут ли несогласные верх?

– Не уверен, – признался канцлер после долгих колебаний. – Когда все уходили спать, Генрих продолжал возражать. Императоры привыкли, чтобы все выходило по их воле, и не одобряют противоречия со стороны нижестоящих. Но совет проявляет не меньшую твердость. Поутру мы продолжим заседать. Пока же сказать мне больше нечего.

– В таком случае, тебе лучше поспать, – сказал Ричард. – Ведь впереди у тебя еще один трудный день. У всех у нас, – добавил он, посмотрев на мать, вид у которой был не менее изможденный, чем у канцлера.

Алиенора не стала спорить. Встав, она пересекла комнату, поцеловала сына и пожелала ему добрых снов, после чего отправилась в собственные палаты. Вот только спала она той ночью плохо. Как и все их соратники.

Следующий день стал днем ожидания. Алиеноре было бы легче, если бы Ричард топал ногами и ругался. Его молчание казалось одновременно неестественным и тревожным. Она начала понимать, что на его долю выпала борьба, от которой судьба ее уберегла – схватка с глубоким чувством стыда. У нее было шестнадцать долгих лет на размышления о последствиях своих поступков. Королева страдала от сожалений, угрызений совести, даже вины за ту роль, которую ей довелось сыграть в отчуждении между ее мужем и сыновьями. Но ей никогда не пришлось корить себя за необходимость принять то, что нельзя изменить и с чем нельзя бороться.

Видя устремленный в никуда печальный взгляд Ричарда, Алиенора подавила вздох. Мужчины и женщины, похоже, живут в двух разных мирах – настолько по-разному смотрят они на вещи. Быть может, причина в том, что женщины с колыбели привыкают к ограничению своей свободы, отсутствию независимости? Даже королева обязана подчиняться мужу, и осмелившуюся восстать ждет скорое и суровое наказание. Безвластие – вот естественный удел большинства женщин. Зато для знатного мужчины, особенно такого, как ее сын, это состояние нестерпимо и позорно. Такую рану исцелить тяжелее, чем телесный недуг. Но она поклялась, что найдет способ, если только им удастся переиграть это чудовище на германском троне.

Лоншан возвратился только под вечер. Его сопровождали архиепископ Руанский, участвовавший во втором дне работы совета, а также архиепископ Кельнский. Именно последний взял слово.

– Дело сделано, – сообщил он с улыбкой. – Генрих согласился исполнять условия договора в Вормсе и…

То, что Адольф хотел сказать еще, утонуло в криках и смехе собравшихся в палатах людей. Ричард не смеялся, но когда он встал и подошел к вестникам, на губах его сияла улыбка.

– Спасибо тебе, – только и сказал он, потому как знал, что если есть человек, который позволил этому свершиться, то это Адольф фон Альтена.

Мысли Ричарда озвучил Лоншан.

– Главная заслуга принадлежит архиепископу. Он не позволил себя запугать и был красноречив как ангел.

– Скорее как законник, – с усмешкой заметил Адольф. – Я напомнил императору, что если Вормское соглашение можно с такой легкостью преступить, то так можно поступить и с другими договорами. В том числе и с подписанным в Кобленце, где был положен конец мятежу.

Ричард посерьезнел.

– Я благодарен тебе так, что не могу найти слов. Но сегодня ты нажил врага на всю жизнь.

Улыбка Адольфа не дрогнула.

– Я придерживаюсь мнения, что Господь судит нас по нашим врагам. И когда наступит Судный день, я с гордостью назову своих.

Он сделал паузу и извинился перед Алиенорой, что не успел поздороваться с ней. А затем продолжил:

– Мы не могли уступить в этом, потому что на кону стояла репутация всей империи. Думаю, Генрих в конце концов понял это. А еще нам помогла его одержимость Сицилией. Не знаю, дошел ли до тебя слух, но говорят, что сицилийский король занедужил с самого Рождества. Генрих сгорает от желания начать войну, и поэтому решил отступить и сохранить остатки своей полинявшей гордыни.