Владимир Дегтярев - Янтарная сакма

— Пишу: «прошение». Годится?

Иван Васильевич кашлянул, сел и начал держать ответ:

— На первое ваше ко мне прошение отвечаю: дочь моя Елена по праву древнего супружеского обычая мне уже не принадлежит. Все её капризы должен исполнять её муж, сиречь король Александр! Пусть хоть плёткой загоняет в католичество, его право. Только вот Елена имеет за собой, по древнему нашему обычаю, возможность ухода к отцу со всем своим приданым, с деньгами и подарками от мужа и других лиц, и с наследником во чреве.

Русский дьяк, что в углу вёл скорописью содержание переговорных дел, хохотнул и сломал перо.

— За перо мне заплатишь полушку! — заорал на дьяка великий государь.

Дьяк лёг красным от смеха листом в кучу бумаг.

— На второе ко мне прошение отвечаю: старые русские города, что вы перечислили, взяты под мою державную руку, поелику то наши старые русские города и о том все летописи — и ваши, и наши — пишут с полной правдой.

В зале зашумели.

— Молчать! Трескоеды! — шумнул великий государь, обзывая всех посольских именным прозвищем саксонцев, у которых треска считалась самой дешёвой и вечной едой. — Мне нынче донесли, что моих людей, чьи дома и земли пока не отмечены пограничной линией и формально входят в вашу территорию, подлые воры убивают, а их дворы жгут! Неделю назад кошевой атаман Секач двинулся из польских земель с тремя тысячами казаков и пятью тысячами крымских татар в те мои земли по моему приглашению. Там он станет постоем на зиму, чтобы совершать охранные деяния.

Европейские послы соскочили со скамеек, на которых сидели:

— То нэможно! То нэможно!

— Моя земля! Кого хочу, того гостить зову! Ничего, погостят казаки в моей земле, вам же прибыток. Они платят ровно.

— Да, да, — скромно подтвердил Нарбутович. — Обрез от сабли по шее у них ровный...

— На третье ваше ко мне прошение, — возвысил голос великий государь, — отвечу так. Гривны занимала у европейских государей моя сноха Еленка молдаванская, регентша моего внука и бывшего Соправителя, сиречь внука Дмитрия. Сейчас их рядом со мной нет. Они за предательство и подлые дела пролив моего государства от власти отстранены, заперты в дальнем монастыре и скоро помре... С них и требуйте долг!

— Да там же твоей рукой подписано! В заёмной грамоте! — вскочил с места худой человек, по лицу вроде поляк. — Вот она, эта грамота! — он быстро достал из своего кошля бумагу, развернул, показал сидящим.

— Да, подписано. Под отпечатком пальца младенца Дмитрия подписано, что это его рука оставила отпечаток. Читай! Грамоте учен?

Вроде поляк, а нос длинный, толстый... Прочитал ясно: «Великий государь всея Руси руку приложил». И снова заорал:

— Внизу твоя подпись!

— Экий ты дурак! — врезался в разговор боярин Шуйский. — Ты погляди, где подпись Ивана Васильевича поставлена? Понизу отпечатка детского пальца. Это так наш государь подтвердил, что палец к грамоте приложил Дмитрий, а не сын пастуха! И всё! Государь несёт ответственность за чернильный отпечаток детского пальца, а за деньги он ответственности не несёт! Государи, если на себя берут обязательство, то подписывают своей рукой роспись сразу под текстом... А поверху договора ты читал?

Поляк или кто он там, ухватился за верх листа.

— Есть там упоминание, что великий государь Иван Васильевич те деньги занимает?

— «Великий государь всея Руси, великий князь Московский Дмитрий Иоаннович, в присутствии матери своей, великой княгини Елены Молдаванской, да в присутствии дьяка Дворцового приказа, да при послах немецких, литвинских...»

— Ну и где там я поверху прописан? — спросил великий государь. — Нигде! Так что денег я не занимал! В монастырь к Еленке молдаванской вас проводят, ежели требуется. Туда езды месяца три, да обратно столько же. Но она и сын её вроде уже помре...

— Вроде пока нет? — засомневался воевода Шуйский. — Но ежели оно тебе надо, то будут помре. Хоть через неделю...

Посольские притихли. Вот варвары же, а? Русские варвары, собаки свинские... Но как же теперь деньги получить? Ведь никак?

— Нам доподлинно известно, что ты всё войско супротив нас собирал на наши же деньги! — заорал поляк или кто он там был. — На наши деньги нас бил!

— Я вас, Панове, бил... — тут великий государь откашлялся, — на деньги, которые мне принесли города Псков, Новгород, Казань. Скоро мне принесут деньги мои города Белгород, Смоленск, Чернигов. Их я тоже пущу на войну.

— По вопросу о долге в старых гривнах станем потом заседать, великий государь, — поднялся Нарбутович. — А теперь там ещё остаток заёмных денег на пятьдесят тысяч русских рублей. Эти деньги когда можно получить?

Великий государь махнул рукой боярину Шуйскому, чтобы отвечал, а сам закашлялся и сел.

Михайло Степанович Шуйский поднялся, протянул руку. Писчий дьяк тотчас вложил ему пачку листов четвертичного размера.

— Этот займ в пятьдесят тысяч рублей, господа посольские, Московское княжество и великий государь не совершали. Это личные займы. И их надо, для доходчивости пояснения, поделить на два.

Двадцать пять тысяч рублей некий гражданин Великого Новгорода занял под скорое замужество знакомой вам Марфе Борецкой, вдове новгородского посадника. Замуж она собиралась за вашего литвинского князя Манасевича. Да тут негаданно Манасевич помре, и осталась Марфа Борецкая при большом долге её кредитору, именем Захарий Иванкович, а по-настоящему — жид Схария. А чтобы долг тот отработать, баба-дура поддалась уговорам жида и стала поднимать на Руси Великой войну противу государства и православной церкви. Войну ту мы остановили, а должок Марфы Борецкой так на ней и остался. Великий государь и наше великое княжество, повторяю, к тому долгу отношения не имеют. Частное лицо взяло деньги у частного лица... Хотите, так идите на Москву, там вам каждый встречный покажет её дом...

Поляк с длинным толстым носом вдруг спросил:

— А Захария Иванкович это может подтвердить?

— А вот это уже относится ко второй части долга, — скучно протянул боярин Шуйский. — Вторые двадцать пять тысяч рублей Захарий Иванкович, пока сидел у меня в тюремном замке... он их проел.

— За три месяца проел двадцать пять тысяч рублей? Врёшь ты, боярин! — заорал поляк.

— У тебя на руках бумаги с подписью жида Схарии. За каждый кусок хлеба там стоит его роспись...

Дьяк, что писал ход переговоров, наклонил лицо к бумаге. Это он мог хоть ногтем поставить любую подпись на любом документе. Великий государь Иван Васильевич Третий возле себя обалдуев не держал.

— Но как же так? — удивлялся поляк. — Почти по пятьсот рублей в день проедать? Короли так не едят! Желаю видеть Схарию немедленно!

— Немедленно не получится, — подпустил сожаления в голос боярин Шуйский. — Пока гонец отсюда домчит до Москвы, да пока кат Томило найдёт в Болоте нужное тебе тело, времени много уйдёт...