Владимир Дегтярев - Янтарная сакма

— О чём горюешь, великий князь, Иван Васильевич? Может, тебе помочь надобно? Так мы... это...

— Печалуюсь я от того, купчины псковские, что сидят у меня на посольском дворе да за крепкой оградой литвинские послы. Приехали дочь мою, Елену Ивановну, единственную мою отраду, просить замуж за круля литвинского, Александра... И к тому моя думушка клонится, что дочь свою единственную, я за того круля литвинского отдам! Потому что иной возможности задрать Литву да Польшу у меня нет.

— Ка-ак «задрать»? — изумился Проня Смолянов.

— Как медведь задирает. Обычно. — Великий князь поднял голову. В глазах блестели такие искры, что ими можно было запал у ружья подпалить.

Проня Смолянов сообразил свою оплошность, тут же бухнулся со скамьи в ноги московского государя. Иван Третий незлобно пнул Проню, велел сесть на место.

— Шуйский! Ты там крикни, пусть гридни стол накроют. Посумерничаем и спать пойдём. — Великий князь вдруг поднялся со стула. — А чтобы вам, купцы, жилось веселее, так я вам свою тайну открою! Встречу имел я с крымским ханом...

— Чтобы крымский хан за Афанасия Никитина эмира Трабзона наказал? — осведомился совсем оживший Проня Смолянов.

— Да нет, — глаза у великого князя странно, по-волчьи сверкнули. — Помнишь, там, у Пскова, бражничали, когда войну отменили? Запродал я ваши жизни и весь ваш город Псков крымскому хану. Ежели через два лета вы, купцы дорогие, не вернётесь из Индий да с дорогим товаром или с золотом, то оно вот как станется: Псков навечно сядет под крымского баскака.

С вашими родителями, жёнами и детьми. С соседями, друзьями и недругами. Хе-хе!

Гридни стали стучать по столу деревянными тарелями, кто-то принёс сальные свечи, зажёг. Но светлее не стало. Вроде даже и потемнело... Ибо врать Иван Третий Васильевич умел очень убедительно. Оттого и смог за время своего володения прирезать к Руси ещё столько земель, сколько у ней было, когда он народился. Русский был князь, он всё резал без особых слов. И земли, и людей.

Шуйского, который всё посмеивался в бороду, шепнули вдруг от двери. Он подошёл туда, что-то послушал. Весело выругался. Сел за стол, глянул на Ивана Васильевича, на поникших псковских купцов, проорал стольному гридню:

— А ты всё же нам выпить подай. Повод нашёлся!

— Ась? — повернулся к конюшему великий князь.

— Литвинские послы пошли на попятный ход. Иосиф Волоцкий в полдень приехал, им души тут же загнул — через плечо до задницы.

— Побольше несите выпить, эй там! — крикнул гридням Иван Васильевич.

Три недели, что послы литвинские сидели в посольской усадьбе за крепким забором, с ними говорил только боярин Данило Щеня.

Сначала ругались о пограничных спорах: кто кого зарезал да за что. Резались на границе Руси и Литвы только бродячие шайки, да купцы, защищавшие свой товар. Про то Москва ещё с покойным королём Казимиром решила, что каждый своих резальщиков выдаёт другому. Десять раз так приговаривали на сходах, но на границе порядка так и не имелось. Ну, вот, нынче порешили, что пусть государи сами казнят своих воров.

— А как же нам быть с верой вашей принцессы? — на последнем сходе послов взял слово примас католиков Литвы и Польши. — Она, по древнему магдебургскому праву, должна принять нашу святую католическую веру! Жена короля не имеет права быть иноверицей!

Этот был тот подлый вопрос, собственно, из-за которого литвинские послы и сидели на Москве. Его в грамотах не прописывали, поелику прописать такой пункт брачного договора значило тут же поставить вопрос ребром: «Кто кого станет бить и воевать? И в той войне изначально кто будет прав?»

Данило Щеня, боярин, уже три раза бывший в большом полку третьим воеводой, а после этого спора с послами, ясно понимающий, что быть ему теперь уже вторым воеводой, а чуть подалее и первым, если великому князю угодит, тут, после этого вопроса, засопел. Потому как вопрос этот сам великий князь Иван Васильевич уже решил. И решил зверски православный храм на литвинщине ставить для его дочери! Нет храма — нет и невесты у короля Александра!

А ежели Елене не быть невестой и женой, тогда вертать назад королю Александру жидовский займ, сотворённый под честное слово папы римского. Десять тысяч золотых венгерских дукатов занял молодой король Александр у жидов, исключительно на войну с московитами и не извещая об этом сейм. А победит король Александр Москву да пограбит, тогда будет чем отдавать долг. Другого способа крупно и как бы честно задрать Москву у него нет. Жениться надо на православной невесте. За веру потом и задираться... Правда, жиды-кредиторы выставили ещё условие королю, что свои синагоги на Московии поставят за свой счёт. Да пусть хоть в каждой деревне ставят за свой счёт. И шинок, и синагогу. Королю Александру эту жидовскую затею брать в раздумье невместно. Он светский владыка. Религия же бродит во тьме среди чёрного пахотного люда — пусть её...

Ответ насчёт веры королевской невесты должен был давать литвинским послам Гавриил, настоятель Волоцкого монастыря. Его со дня на день ждали с приездом. Чего это вдруг вывалил Даниле главный переговорный вопрос этот чумной и тощий католический поп?

Данило Щеня посмотрел на молчащего литвинского посла Станислава Нарбутовича:

— Начали нас задирать, что ли?

— Этот вопрос — дело сакральное, не в моей компетенции, — быстро ответил Нарбутович, щеголяя латинскими словами. — Твоего ответа, видишь, ждёт примас католикос. Не я.

Великий князь запретил Даниле касаться церковных сущностей, могущих возникнуть в разговоре. Но тут вопрос поставили так, что личного посыльника великого князя, а значит, и его самого, государя всея Руси, обидели. Потому Данило Щеня резко развернулся в сторону папского посланника и ответил:

— Сначала, примас католикус, она дочь великого государя нашего, а потом уже, во вторую очередь, после свадебки, жена вашего короля.

Дьяки, сидевшие за спиной Данило Щени, ухмыльнулись в бороды и застрочили на листах ответ молодого боярина...

Что дьяки зачали ухмыляться на совсем не посольские слова выскочки Данило Щени, увидал через тайную щель в соседней комнате боярин Иван Юрьевич Патрикеев, воевода большого полка и второй по силе влияния на Москве человек после великого князя.

Ворочать большим передовым полком означало ого-го какой вес! Вот двадцать лет назад воевода Семён Бельский, которого теперь кличут Иудой, в резне при городке Корчеве взял да и повернул большой полк боком. Литвины это знали и ударили по русским и в лоб, и в тыл. Много русских тогда полегло, а много и полонено было. А Иуда после той резни очутился в Литве, при дворе короля Казимира и при жирном кормлении на дарёных ему русских городах и вежах...