Росс Лэйдлоу - Юстиниан

Давайте же внимательно посмотрим на тех, кто может запятнать древнейшее и почётное звание «Аугустус Романорум». Первый из них, Виталиум, — властолюбивый мятежник, уже дважды пытавшийся свергнуть нашего любимого императора Анастасия, увы, ушедшего сегодня от нас. Не должны мы забывать и того, что Виталиум принадлежит к этой жестокой и лживой расе — германцам. Более пятисот лет Рим терпит от этих варваров лишь агрессию и ложь. Арминий, Аларих, Стилихон, Гаинас — все германцы, сражавшиеся за Рим, рано или поздно Рим предавали. Можем ли мы ждать чего-то иного от Виталиана?

Целер оглядел суровые лица сенаторов и усмехнулся.

— Я думаю, мы все знаем ответ на этот вопрос. Далее. Ипатий. Профессиональный солдат, который стал командующим Восточной армией лишь благодаря покровительству своего дяди, покойного императора. Его военные успехи вряд ли способны кого-то впечатлить — он был побеждён Виталианом, когда скрепя сердце решился всё же выступить против него. Итак, если вы хотите, чтобы на престоле сидел сломанный тростник, Ипатий — ваш император. И, наконец, Родерик. — Целер сделал паузу и покачал головой, словно бы в весёлом недоумении. — Человек-недоразумение, полуграмотный крестьянин, который не мог даже имя своё написать, когда впервые приехал в столицу. Как императору, этому дряхлому старику, которому ещё несколько лет назад пора было удалиться на покой, пришлось бы ежедневно иметь дело с министерствами и департаментами, хозяйственными ведомствами и службами дворца, чиновниками и прислугой, тайными службами, губернаторами диоцезов и провинций... даже перечислять всех долго, а ведь я назвал лишь немногое из обязанностей императора. Как можно ожидать от обезьяны, что она поймёт устройство клепсидры? Хотел бы я напомнить вам и то, что Родерик, как и Виталиан, — германец, гот, варвар. По-моему, я сказал достаточно.

Целер с улыбкой склонил голову, отвечая на довольно дружные аплодисменты, и вернулся на своё место на мраморной скамье.

Заняв его место на трибуне, Мефодий объявил:

— Если никто более не хочет высказаться, то я объявляю кандидатуру Целера в качестве выбора Сената, и её должны подтвердить солдаты и народ. Согласно...

Пётр, который, не будучи сенатором, вынужден был стоять в боковом проходе, поднял руку. Он сам не узнавал свой голос, откуда-то со стороны донеслись до него его собственные слова:

— Как племянник генерала Родерика, я прошу дать мне сказать от его имени.

Гул удивления, смешанного с раздражением, прокатился по залу. Мефодий сердито уставился на Петра и неодобрительно заметил:

— Посторонний не может говорить на этом собрании!

— Это смотря о чём! — вскочил и перебил его седовласый сенатор. — Если один из нас не имеет возможности присутствовать на заседании Сената, он может делегировать вместо себя того, кто будет говорить от его имени, таковы правила.

Громкий шёпот одобрения зашелестел над скамьями в ответ на эти слова.

— Что ж, молодой человек... — злобно буркнул Мефодий, поворачиваясь к Петру. — Значит, командир экскубиторов назначил тебя своим доверенным лицом?

— Не совсем, — Пётр даже слегка вспотел от смущения. — Но только потому, что у него не было никакой возможности связаться со мной. Как и всех нас, этот кризис застал его врасплох. Думаю, первостепенной задачей он счёл под держание порядка на Ипподроме, а не выступление в Сенате.

— Вполне возможно! — раздражённо огрызнулся Мефодий. — Но мы не можем допустить, чтобы правила каждый раз менялись с учётом новых обстоятельств. В выступлении вам отказано.

Давешний сенатор опять подал голос:

— Да бросьте вы! Вам не кажется, что это немного несправедливо? Генерал Родерик бескорыстно ставит общественное благо выше собственных интересов, хотя и пропускает при этом незапланированное, чрезвычайное заседание Сената. Неужели он будет наказан за это ради рабского соблюдения всех процедурных тонкостей?

По залу пронёсся одобрительный гул: «Верно!.. Пусть племянник скажет слово за дядю!.. Какая разница?..»

Мефодий вновь ударил жезлом об пол, призывая к тишине, и сердито обратился к Петру:

— Хорошо. Тебе слово, молодой человек.

Словно приговорённый к казни, как в тумане, Пётр поднялся на трибуну. Чувствуя себя неловко в своей дурацкой форме, он одновременно с трепетом понял, что в этом зале он самый молодой; он смотрел на сенаторов в их белых тогах, видел их мудрые лица, оценивающие, суровые взгляды... Внезапная волна паники захлестнула его; он почувствовал, как пересохло во рту и ладони стали мокрыми от пота. На мгновение в голове стало совсем пусто, и Пётр испугался, что не сможет произнести ни слова. Он заставил себя вспомнить все слова Целера — полные насмешки и презрения к его дяде, к человеку, которого он уважал и любил больше всех на свете, — и оцепенение спало, уступая место негодованию.

— То, что Целер рассказал вам о Виталиуме и Ипатии, вполне может быть правдой, — медленно начал Пётр, собираясь с мыслями. — Я не настолько хорошо информирован, чтобы судить об этих людях. Однако в своём стремлении бросить тень на имя моего дяди, генерала Родерика, Целер не только позорит честь своей службы, всегда стоявшей на стороне справедливости, но и клевещет на доброго и верного слугу Империи.

В душе Петра нарастал гнев по поводу несправедливого нападения Целера на Родерика. Однако навыки, полученные на занятиях по риторике, предупреждали: будь осторожнее! Гнев нужно использовать правильно, тогда он становится оружием, придавая речи убедительность; безудержный гнев может всё уничтожить, спутать мысли и обесценить аргументы.

— Перенеситесь памятью назад, в годы правления консула Павла [18] 496 г. н.э. — См. Примечания, Пролог. , когда Восточная Римская Империя стояла, возможно, перед самой большой опасностью в своей истории, опасностью даже большей, чем нашествие Аттилы: попыткой завоевания персами Диоцезов «Восток» и «Египет» — половины всей территории Империи. Императорская армия завязла в Исаврии, и единственные, кто встал на пути громадной армии персов, были пограничники под командованием моего дяди.

Столкнувшись с подобной мощью, многие командиры — без всякого бесчестия для них — избрали бы тактическое отступление. Но только не Родерик. Зная, что поставлено на карту, он вышел против персов и — сочетая хладнокровие, мужество и талант полководца — нанёс им сокрушительное поражение.

Внезапно в голове Петра промелькнула мысль: что, если теперь, когда он реабилитировал своего дядю в глазах аудитории, попытаться нанести удар Целеру — такой, который действительно повредит его репутации?

Это означало бы принять на себя громадный риск, и Целер станет его врагом на всю жизнь — опасным, беспощадным и могущественным врагом. Пётр колебался, чувствуя, что стоит на берегу своего личного Рубикона...