Жюль Ковен - Осада Монтобана

— Хорошо, — ответил Лагравер, — я не забуду ни одного слова из того, что вы мне сказали.

Несколько минут они простояли молча, предаваясь своим мыслям. Морис радовался в душе, что Камилла де Трем скоро будет под его покровительством, а он готов был защищать её от своей злобной кузины, хотя бы ему пришлось вступать в открытую борьбу с этой Немезидой. Его наивное великодушие не предвидело естественных последствий похищения, столь гибельных для доброго имени молодой девушки. Перед ним была одна лишь цель — вырвать её из когтей кардинала. Предвидела ли Валентина позор, который мог пасть на её подругу детства, и чему она подвергалась своим бегством с пылким Морисом? Мы не решаемся обвинять в такой испорченности души молодую девушку, несмотря на то что жажда мести развратила её ум и сердце. Однако она содрогалась от своих тайных помыслах и вместе с тем они вызывали на её лице улыбку торжества.

Отворив дверь таверны, дом Грело прекратил размышления Валентины и Лагравера. Он указал им жестом на Анри де Трема, который сидел к ним спиной, опершись локтями на стол, уставленный бутылками. Валентина бросила презрительный взгляд на виконта и пошла в сарай во дворе таверны, где Морис выжидал её приезда и где его лошадь, привязанная к столбу, нетерпеливо била копытами о землю.

Между тем Морис, как мы уже видели, вошёл в таверну вместе с капуцином. Когда последний принял позу пьяного, готового скатиться под стол, созий Валентины де Нанкрей ударил майора по плечу.

Анри поднял голову и устремил на Мориса бессмысленный взор.

— Итак, вы победили его, — сказал уже настоящий Лагравер, указывая на капуцина. — Видно, однако, не без труда. Что вы узнали от него?

Виконт провёл несколько раз рукой по лбу. В его отяжелевшей голове смутно возникало воспоминание о разговоре с домом Грело.

— Я знаю, что он здесь для того, чтобы наблюдать за вами, — произнёс он едва поворачивая язык.

— Есть ли у него под рукой средства мне вредить?

— Этого у него никак не выведаешь.

— Знает ли он что-нибудь о заговоре и намерениях красного рака?

— Нем, как рыба, в этом отношении.

— Так вы ничего из него и не вытянули?

— Чёрт возьми! — вскричал заносчивый майор с раздражительностью человека пьяного, — что вы мне тут поёте? Сказал он мне мало потому, что я слишком быстро его напоил замертво.

— Но всё же нас это нисколько не подвинуло вперёд.

— Ах, прошу избавить меня от упрёков, Морис. Я в прескверном расположении духа, предупреждаю вас. Он схватил кубок дома Грело и швырнул его в стену.

— Ого, да в вас вино взыграло, мой почтеннейший, — заметил сухо Лагравер.

— Да, взыграло... и не будь вы брат... вашей сестры, мне очень не понравилось бы ваше замечание... Проклятая поездка!

Мысль о препятствии, которое отнимало у него всякую надежду получить руку Валентины из-за решения, приписанного капуцином его мнимой племяннице. Эта мысль вдруг возникла в его помутившейся голове и привела его в бешенство, как красный флаг приводит в ярость быка.

— Сейчас нам не до ссор, — сказал строго Морис. — Нам надо как можно скорее вернуть время, потерянное здесь. Я должен скакать во весь опор в Маастрихт, а вы в Динан!

Анри испустил нечто похожее на звериный рык и привстал. Но ему показалось, что земля колеблется под ногами. Он тяжело рухнул на скамейку. Тогда им овладела слепая ярость человека пьяного, которой хочет пробудить силы тем самым средством, благодаря которому они ему изменяют. Он раскупорил десятую бутылку старого вина и выпил её залпом.

Лагравер шёл в это время к двери, делая вид, что не замечает его действий, но когда почти весь кубок был осушен, он подбежал к де Трему.

— Вы сходите с ума! — вскричал он.

— Вздор! Чужеземная водка меня расслабила, французское вино возвратит мне силы!

Он действительно встал и медленно подошёл к двери. Морис следил за ним с беспокойством. Холодный ночной воздух, вместо того чтобы освежить его голову, вызвал обратное действие. Он вдруг покачнулся и должен был удержаться за руку своего товарища, чтобы не покатиться под ноги лошадям, которые фыркали и били копытами о землю от нетерпения.

— Анри, — сказал ему тогда холодно Лагравер, — объявляю вам, что вы будете в состоянии держаться на лошади не ранее чем через три часа.

— Правда... вокруг меня всё вертится, всё качается... — пробормотал несчастный.

— А когда вы проспите эти три часа, то всё же ещё не будете в силах скакать во весь опор.

Майор страшно побледнел.

— Послушайте, — прошептал он, — я гнусный пьяница... руки и ноги отказываются мне служить, мысли у меня путаются... Ах, я не могу ехать в Динан сейчас.

— Не беда. Маркиз де Рюскадор всё же получит письмо, посланное ему вашим братом.

— Слишком поздно! Боже мой, слишком поздно!.. И всё погибнет!

— Ах,— воскликнул Морис, — жаль, что и мне надо ехать Маастрихт!.. У меня по крайней мере целых четыре дня для поездки в сорок лье.

— Хорошему всаднику можно проехать и шестьдесят за это время.

— Как, разве вы хотите передать мне ваше поручение? — спросил Лагравер, принимая удивлённый вид.

— А вы хотите ли спасти мне жизнь? Скорее чем опоздаю, я размозжу себе голову!

— Ответственность страшная, — возразил Морис, ловко прикидываясь колеблющимся. — Вместо того, чтобы возлагать на меня оба поручения, вам лучше было бы поменяться со мной. В четыре дня вы легко наверстали бы время, потерянное здесь.

Анри дружелюбно обвил рукой шею своего соседа, как для того, чтобы удержаться на ногах, так и для того, чтобы шепнуть ему на ухо:

— Морис, я пьян... до того пьян, что вы теперь мне кажетесь не совсем таким, каким были с минуту назад... Да я готов был бы поклясться, что взор ваш смелее, лицо мужественнее, голос более резок... Но несмотря на этот обман чувств, в котором я сознаюсь, — продолжал он, с трудом шевеля языком, — не думайте, что я брежу, когда объявляю вам, что не поеду ни в Маастрихт, ни в Динан... потому что влюблён до безумия в вашу сестру.

— Какое отношение... — хотел его перебить Лагравер.

— Морис, — продолжал виконт, не слушая его, — я хочу прежде моих братьев увидеть завтра Валентину и для того возвращаюсь в Брен!

— Несчастный!

— Я возвращаюсь в Брен, Морис, потому что ваша сестра отдаёт свою руку первому из де Тремов, кто сделает ей предложение.

— Откуда вы узнали эту сумасбродную прихоть Валентины, за которую я сделал ей заслуженный выговор.

— Вот видите! И вам известно её решение!.. Где моя лошадь?.. Валентина примет первым меня! — и с упорством пьяницы он направился, шатаясь, к своей лошади.

Лагравер кинулся к нему, когда он занёс уже ногу в стремя.

— Жаль мне вас, — сказан, он, продолжая комедию, хотя и с тайным отвращением. — Раз уж все мои убеждения не могут удержать вас от сумасбродства, я постараюсь, по крайней мере, предупредить гибельные его последствия. Останьтесь здесь ещё часа на два. Будьте на рассвете за четверть лье от Брена по Нивелльской дороге. Там вы увидите густой лесок по левую руку от себя. Войдите в самую середину перелеска, вы найдёте там обрушившееся здание, походящее на большой надгробный памятник. Сильно придавите три раза заржавленный гвоздь, скрытый травой у самого подножия фасада. Большая плита в фасаде упадёт, как опускная дверь, и откроет вам вход к широкой лестнице. Спуститесь по ней, захлопнув за собой подвижную плиту, и вы очутитесь в подземном переходе, по которому можете идти без всякого опасения. Он доведёт вас до комнаты в Бренском замке, занимаемой моим отцом, но бедного старика так потрясли последние события, что сестра не отходит от него. Вы легко уговорите обоих скрыть ваше посещение, а вечером вы той же дорогой вернётесь в Нивелль, где скроетесь у дома Грело до моего возвращения из Маастрихта.