Вячеслав Усов - Огненное предзимье: Повесть о Степане Разине

Затягивало раны, и возвращались силы, и неуемность, и вера в свою звезду. Снова посвистывали вьюги над Доном, прихваченным у берегов шугой, на камышовых мелководьях хрустела под сапогом тонкая ледяная корка, мысли были и мрачны, и покойны. Разин — дома, в окружении своих, у него снова войско — три тысячи человек при тридцати пушках, в Царицыне и Астрахани правят его атаманы. Коли не воевать Москву, то и не отдавать того, что взято. Зажать в кулак. Стать, вроде Многогрешного, свободным, самостийным гетманом восточного казачества — от Дона до Яика. Тогда и толковать с боярами.

Ясная цель подсказывала простое средство: сбросить в Черкасске войскового атамана, возглавить все Донское войско. Москва поверит только силе.

Вынимал нож и рисовал на свежевыпавшем снегу: вот — Слободская Украина, через нее казачий мир сносится с Россией; калмыцкие и едисанские улусы станут его союзниками, если пообещать им оборону от бояр; и гетман Левобережной Украины Многогрешный запоет иначе, как только Разину удастся договориться с Крымом. Сломай-ка, государь, такую стену!

Разин вернулся в Кагальник через Царицын в начале января 1671 года. В Астрахань не заехал, отговорившись недосугом. Не захотел выслушивать сочувственные речи от людей, остерегавших его против северного похода. Зная, что Разин держит войско на Дону, Ус станет считаться с ним; а в Астрахани Разин не хозяин… Он только передал Василию Родионычу, чтобы на Дон прислали верного человека с вестями о денежных и войсковых делах. Большая часть его казны осталась на хранении у митрополита.

Мысли о казачьем мире-государстве в союзе со степными родами носились во влажном воздухе той неуверенной зимы. Из астраханских улусов к Разину явились два калмыка с челобитьем от тайши — разрешить кочевки на землях Дона. Калмыки обещали присоединиться к новому походу на Москву. Они верили в силу Разина. Они приехали не в Черкасск, а в Кагальник.

Он разрешил им кочевку и пастьбу. А новый северный поход замаячил раньше, чем, может быть, надеялись калмыки: большое тамбовское село Кузьмина Гать возмутилось и подняло окрестные деревни.

Путь на Москву через Тамбов был самым верным, он изначально привлекал Степана Тимофеевича. Не возгорится ли от этого костра пожар под боком у матушки-Москвы? Крестьяне явно не угомонились, не устрашились воевод. Ждут…

Всего три дня он собирался в поход на Черкасск. От частых оттепелей Дон не мог застыть, часть войска плыла на стругах. В каждом из городков делали дневку, сбирали малые круги. В верховьях местные казаки ругали войскового атамана, охотно толковали о смене власти на Дону. Чем ближе к Черкасску, тем мрачнее и настороженней вели они себя.

В одном из городков Степана Тимофеевича возмутил старик из домовитых, знакомец его покойного отца. Покуда прочие молчали в грозном окружении пришлых, он вышел на середину круга и обрезал:

— Тебе, Степан, твой крестный еще о прошлом лете говорил — непригоже поступаешь. Москва на Дон дороги перекрыла — ни хлеба, ни вина, ни порохового зелья. К весне с голоду опухнем, нас воеводы голыми руками свалят. Не замай нас, мы желаем государю крест целовать!

Самым убийственным в речи старика была правда: Дон отрезан от хлебных уездов, заставы не пропускали ни одного торговца. Положа руку на сердце Разин не ведал, чем кормить трехтысячное войско. Надеялся на закрома в Черкасске, да много ль там?

Он не сдержался, закричал на старика, местные ответно возмутились. Вооруженная голутва набросилась на них, с десяток домовитых полетело в воду. Шуга с коротким всхлипом приняла их, прочие разбежались по куреням.

Слух о расправе обгонял Разина, плодил новые столкновения и замятни. Немирно подошел он к укрепленному Черкасску, в котором заперлись значительные силы Донского войска.

Казаки сунулись под степы. Две узкогорлые пушчонки по-песьи гавкнули и выбросили копоть. Казаки поскакали прочь, грозя нагайками. Разин из-за прибрежных кустов рассматривал стены донской столицы.

Были они невысоки, из бревен, не везде обмазанных глиной: только сдержать первый наскок. Донское войско привыкло биться в поле. С тридцатью пушками и тремя тысячами отпетых мужиков Разин мог по бревнышку разнести Черкасск.

Но за стенами сидели не бояре и даже не стрельцы: казаки. Пусть только домовитые — так потому они и домовитые, что боевые. Они не спустят, если он заведет междоусобицу. На разворошенный Дон придут татары, потом Белгородский полк князя Ромодановского, воеводы решительного и жестокого. Он лишит Дон последней воли, сядет крепко. Казаки это понимали и больше не хотели Разина.

Он сел на коня. Стена охватывала две трети острова, снаружи осталось место для небольшой слободки, где ночевали приезжие и рыбаки. Она была пуста. Заснеженные крыши под ободранными ивами вызывали одну тоску.

Войско становилось осадным табором. Пора согреться у костров, варить кулеш. Зима не милует бездомных. Разин, как никогда, чувствовал себя именно бездомным — ворота родного города закрылись перед ним. Правда, он пришел не с миром, но он не ожидал, что войско так дружно поддержит Корнилу Яковлева. Есаулы поодаль ехали следом, ждали решения атамана. А он не знал, что делать. Собирать круг?

Так ни на что и не решившись, он пообедал и уснул в холодном курене.

Совсем стемнело, когда дозорный привел к нему посланца Корнилы Яковлева, сына станичного атамана Родиона Осипова, человека верного. Он передал Степану Тимофеевичу приглашение в курень отца — «для гостеванья и беседы, а буде ты опасаешься какого умышления али предиторства (предательства), то я останусь в таборе за атамана».

Разин надел соболью шубу, велел достать из походного сундука другую шубу — рысью, серебряный котел из Персии. Задами брошенной слободки пошли к воротам города. Сын Родиона Осипова вел его.

Крестный Корнила принял подарок со степенным одобрением, будто Разин ради того только явился в Черкасск, чтобы привезти ему рысью шубу. Родион откровенно восхитился серебряным котлом с насечками, не знал, куда поставить.

Прислуживал им молодой татарин — наверно, пленник, не выкупленный родичами. Степану Тимофеевичу не понравилось, как он внимательно поглядывает на гостя и подарки. На лазутчиков у Разина выработался нюх… Пусть беспокоится Корнила — ему не поздоровится от государя, если узнают, с кем он гостевал. (Знал бы Корнила, что через год сегодняшнее гостеванье дойдет до государя через Крым, враз отвернул бы голову татарину.)

Ели баранину, закусывали тощими лепешками. Разин уж начал опасаться — да для беседы ли его позвали? Корнила отставил миску.

— Уводи войско, Степан. Покажи силу свою в ином месте. Покуда не покажешь силу и удачу, ты на Дону изгой, хоть и со всеми твоими пушками.