Жорж Блон - Великий час океанов. Том 1

«У Испании достанет денег, чтобы отстроить город, если вы сожжете его, и людей, чтобы заселить его заново. Я не веду переговоров с бандитами».

Грамон прочел записку вслух своим офицерам.

– Сеньор губернатор Мериды настроен свирепо, – добавил он. – Ну что же, порадуем его, раз ему так хочется. Жаль только, его милость не почтил Кампече своим присутствием.

Дым пожара заволок один из кварталов города. Испанский гонец увидал, как на дворцовую площадь привели пятерых его соотечественников со связанными руками.

– Я велел выбрать первых попавшихся, – сказал Грамон. – Они умрут к вящей славе вашего губернатора.

Головы пятерых несчастных слетели с плеч. Палач вытер саблю.

– А теперь ступайте и передайте своему господину, что это только начало. Если он не согласится на обмен пленными, я казню всех заложников и подпалю город с четырех сторон!

Заложники в тревожном ожидании замерли в темнице. Перед вечером прибыл новый ответ губернатора – столь же наглый и вызывающий, что и прежде. Но Грамон, очевидно, был в хорошем расположении духа. В голову ему пришла новая мысль.

– Освободите заложников и подожгите город.

Город запылал, правда, не весь. Пираты уже привыкли к комфортабельному жилью, поэтому старинный центр с каменными домами они сохранили.

Вторая идея генерала заключалась в следующем:

– Через четыре дня праздник святого Людовика. Мы должны достойно отметить именины короля Франции, и у нас есть для этого все необходимое.

Действительно, ни в провизии, ни в напитках они нужды не терпели. А идея праздновать чьи угодно именины, будь то хоть самого Сатаны, была встречена флибустьерами с восторженным рвением. Еще бы! Когда речь шла о том, чтобы наесться и напиться до отвала, им не надо было повторять приглашение дважды.

Празднество началось необычно. «Король-солнце», гонитель «флибустьерской нечисти», был бы несказанно удивлен, когда бы узнал, что утро 25 августа пираты встретили орудийными залпами в его честь. Затем флибустьеры сомкнутыми рядами под барабанный бой прошествовали с развернутыми знаменами по улицам опустевшего города. Головорезы были по-детски счастливы возможностью продефилировать во всем блеске и великолепии.

К концу дня приступили к банкетам. Из полусожженных домов на улицы вытащили столы, покрыли их скатертями, простынями и коврами, уставили дорогой посудой. Когда же стемнело, пир продолжался, освещенный пламенем близких пожаров. Огонь снаружи еще больше усиливал разгоравшийся жар внутри. К банкетным столам стали приглашать местных дам. Те безропотно соглашались, зная по опыту, что перечить в такие минуты небезопасно; тот же опыт, кстати, указывал, что переизбыток спиртного гасил галантные намерения флибустьеров.

Грамон в окружении своих офицеров сидел за самым богатым столом.

– А теперь, – воскликнул он, – зажжем фейерверк!

Этому салюту суждено было войти в Историю. Генерал собрал для праздничного костра все запасы драгоценнейшего кампешевого дерева – он в буквальном смысле пустил на распыл сказочное сокровище. Оранжевое пламя потрескивая взвилось в ночи. Божественно благоухающий дым потянулся в небо. Это был последний всплеск безрассудного мотовства «классической» эпохи флибустьерства. Фраза, произнесенная Грамоном, позволяет считать, что он прекрасно сознавал символический смысл этого всесожжения:

– Ну разве смогут они в Версале тягаться с нашей затеей? Любая их выдумка покажется сущей чепухой!

Несколько дней спустя флибустьеры погрузились на корабли и флотилия взяла курс на Санто-Доминго. Встреченные барки сообщили, что испанцы раструбили весть о пожаре в Кампече по всему свету.

– Интересно, – сказал Де Граф своим офицерам, – неужели из Франции действительно прислали фрегаты, чтобы призвать нас к порядку? Если да, то встреча выйдет погорячее, чем в Кампече...

В тот день он не велел звать музыкантов к обеду. Грамон тоже был в хмуром настроении. Вернувшись на Тортугу, он не появлялся на людях несколько недель. Когда месье де Кюсси вызвал его в Пор-де-Пэ, он уже был готов к самому худшему, перебирая в уме все возможные обвинения.

– Мне доставляет удовольствие, – сказал ему губернатор, – сообщить о назначении вас королевским наместником южной провинции Санто-Доминго. Вот ваш патент.

Что касается Де Графа, то он был помилован за убийство Ван Дорна, принял французское подданство и был назначен начальником полиции Санто-Доминго. Оба назначения были сделаны по просьбе де Кюсси, который хотел обезвредить двух знаменитых флибустьеров, поместив их в золотую клетку и тем самым превратив их, согласно королевской воле, в смирных обывателей колонии.

Грамон вежливо поблагодарил за честь, принимая из рук губернатора патент. Намеревался ли он действительно исполнять функции королевского наместника? Или же хотел просто усыпить бдительность властей? Что он сказал двум сотням флибустьеров, последовавших за ним в последний поход? Вопросы повисают в воздухе, ибо ответить на них некому.

В один прекрасный день в октябре 1686 года Грамон отчалил с Тортуги на трех кораблях курсом вест. Жители Бас-Тера долго провожали глазами исчезавшие на горизонте паруса. Солнце садилось в воду, превращая Карибское море в озеро расплавленного золота. Вдали еще какое-то время чернели три пятнышка. Больше никаких известий. Отныне флибустьер с причудливой натурой художника принадлежал Истории.

Сидя на пятках под деревьями, индейцы молча смотрели на корабли, застывшие на ровной глади залива Ураба. Залив глубоко вдается в колумбийское побережье у самого основания Панамского перешейка, на 8° северной широты. Пышная тропическая растительность подступала со всех сторон к воде. Тучи мошкары роились над эстуариями небольших речушек.

Добрых три десятка кораблей застыли невдалеке от берега – неподвижные, как и индейцы, смотревшие на них. Паруса были подтянуты на гитовы, палубы казались вымершими, ни единого человека. Корабли появились не все разом; они подходили с интервалами, неравными группами по два, четыре, пять судов. Потом белые люди высадились на берег. Система счисления и календарь индейцев известны нам весьма приблизительно; никто не видел, чтобы они делали какие-то записи. Тем не менее индейцы знали точную дату прибытия флотилии и число людей на борту каждого судна.

Туземцы ловили рыбу в заливе, близко подходя на пирогах к брошенным кораблям. Но ни разу им не пришло в голову подняться на палубу: эти бессильно замершие суда были табу, средоточием Зла.