Георгий Северцев-Полилов - Сборник Северцев-Полилов: Княжий отрок

— Мне его не выдадут! — смущенно говорил старик.

— Мы все пойдем с тобою! Не посмеют боголюбовцы отказать нам!

Игумен наконец согласился и вместе с уставщиком Лукою и многими владимирскими гражданами отправился в Боголюбово.

Уходя, владимирцы сказали Микуличу:

— Собери всех попов, облачитесь в серебряные ризы, станьте с образом Богородицы перед серебряными воротами и ждите князя!

Серебряными назывались ворота, выходившие на дорогу в Боголюбово.

Не посмели противиться желанию граждан стольного города боголюбовцы и немедленно согласились отдать тело, лежавшее уже шесть дней без погребения.

Гроб князя несли на богато украшенных носилках, но близких покойного никого не было. Преданный ему мечник Михно также был убит во время беспорядков.

Торжественно приближалось печальное шествие ко Владимиру. Толпы народа высыпали ему навстречу. Увидев княжеское знамя, наклоненное над гробом, народ заплакал. Он вспомнил суздальского князя, не раз водившего к победам, его благочестие и усердие к храмам Божиим.

Многие с плачем повторяли:

— Уж не в Киев ли уехал господин, в ту церковь, которую послал строить на дворе Ярославовом, говоря: «Хочу построить такую золотую, как эти ворота, пусть сохраняется память обо мне в отечестве!»

Андрей Боголюбский был погребен во Владимирском Успенском соборе.

Существует предание, будто бы Всеволод Большое Гнездо приказал зашить в лыковые короба убийц князя Андрея и бросить их в Плавучее озеро, находящееся в трех верстах от Владимира.

Темною осеннею ночью запоздалые путники, проезжая мимо этого озера, получившего среди народа название «поганого», часто слышат тяжкие стоны и видят мелькающие огоньки.

То всплывают короба, обросшие мхом, на поверхность озера.

Тяжело убийцам князя без погребения!

1909

Поскрипывая полозьями, ныряя по громадным ухабам большой новгородской проезжей дороги, тащился в конце января 1539 года тяжелый возок новгородского владыки Макария в Москву.

Две пары коней, запряженных «гусем» ради неудобной зимней тропы, или «коробки», с усердием тянули его. Всклокоченная шерсть сытых монастырских битюжков под густым инеем, плотно их облегавшим, казалась седой.

Слюдяное оконце возка затейник-мороз разрисовал узорами. Сидевшие на облучке твое служек, один вместо ямщика, а другой — келейник преосвященного, были плотно закутаны в теплые охабни.

В возке помещался сам архиепископ Макарий. Чтобы не скучать в пути одному, он посадил к себе в возок священника из Софийского собора, отца Сильвестра. Остальные лица, сопровождавшие владыку, ехавшего в Москву на собор для избрания нового митрополита, размещались в других трех возках, обитых рогожами, каптана же владыки была обита сукном.

«Для-ради недобрых встреч» около далеко растянувшегося по дороге поезда, глубоко увязая в снегу, пробиралась верховая челядь.

Хотя Крещение миновало, мороз по-прежнему был лют, приходилось часто делать остановки по попутным деревням, отогреваться, кормить лошадей.

Архиепископ был недоволен долго длящимся путем.

— Как бы нам, отец Сильвестр, не опоздать к собору-то, — говорил он не раз своему спутнику, — поспешаем больно медленно!

— Возложим упование наше на Господа, преосвященный владыка, — мягким баском отвечал ему еще далеко не старый священник, по привычке сжимая левой рукой свою окладистую темно-русую бороду и снова распуская ее.

— Это доподлинно так, — соглашался с ним владыка, — а все же поспешать следовало бы.

И он нетерпеливо стучал рукою, одетою в теплую рукавицу, в переднюю стенку. Послушный монашек-возница подхлестывал длинным мочальным кнутом коней, с трудом доставая им до третьего. Возок начинал нырять по ухабам быстрее, но спустя несколько времени усталые лошади снова плелись чуть не шагом.

Престарелый владыка начинал дремать, а спутник его погружался в свои вечные думы, не дававшие ему покоя, точившие его ум и сердце… Это были думы о благоустройстве, о счастье родины!

Раздоры князей, сократившиеся под твердою рукой «Собирателя земли русской», при его снохе, вдове Елене, действительной правительнице ввиду малолетства Иоанна IV, опять увеличились, дерзкие набеги татар, литвы, поляков наносили немало беды русским городам… А тут еще ссоры ближайших к царю бояр и высших духовных лиц с каждым годом уничтожали плоды твердого княжения Иоанна III.

Было о чем задуматься человеку, любящему свою родину и болеющему о ней душой, каким был Сильвестр. В эти долгие часы тяжелого раздумья отец Сильвестр только изредка вспоминал об оставшихся далеко позади него в родном Новгороде любимых им супруге Пелагее и сыне Анфиме.

— Что о них гадать пока, — успокаивал себя Сильвестр, — жить им хорошо, владыка повелел, чтобы причт выдавал им мою долю… На все хватит!

Ему представился небольшой домик на Заречной стороне Волхова, весь зарывшийся в снегу, румяная, крепко сшитая фигура матушки, бойкий, «гораздный до книжного наученья» подросток, сын Анфим.

— Поди, по времени судя, — прошептал он, заглянув через слюдяное оконце и наблюдая красное от мороза солнце, — отобедали теперь, должно быть…

Но он сейчас же недовольно тряхнул головой, точно желая отбросить от себя думы о семье и доме, и опять предался своим обычным размышлениям о родине, об ее нелегкой доле.

— Може, в Москве поближе ко всему буду, послушаю там, повижу… Да что из этого? Помочь ведь ничем не могу, человек я бессильный, маленький!

Но тайное предчувствие все-таки подсказывало ему, что все ему удастся, что он, простой новгородский священник, еще кое-что сделает на пользу родной страны.

Тайная уверенность заставила заблестеть его глубоко сидящие глаза, сильнее забиться сердце, взволновала кровь Сильвестра.

Возок сильно качнуло на сторону, спавший архиепископ проснулся и мутными от сна глазами изумленно посмотрел вокруг себя.

— Доколе добрались? — спросил он своего спутника.

— От села Большие Заструхи порядком отъехали…

— Ну, еще до деревни не мало осталось, — заметил владыка и, плотнее завернувшись в лисью шубу, снова задремал, а Сильвестр опять погрузился в думы.

Только в начале февраля добрался поезд новгородского владыки до Москвы. Под городом холода помягчали, морозы исчезли, а немного спустя наступила оттепель. Возки, запряженные теперь уже не «гусем», тащились по городским улицам, покрытым большими лужами. Местами вода попадала даже в каптану владыки.

— Ишь, сколь Творец небесный о нас, грешных, заботу имеет, чего-чего только путем-дорогой не надумали, — сказал Макарий Сильвестру, — и мороз нас до смерти захолодит, и на собор опоздаем, а приехали ко времени целы и в благополучии.