А. Куприн - Зоркое око

Посреди их шел, слегка прихрамывая, одетый в летнюю фланелевую форму американский солдат.

Лицо у него было бритое, молодое. Испуганно дрожали его открытые губы и на правой щеке, у скулы, прыгал мускул.

Длинноногий седой мужик, сопровождавший американца, спросил:

– Кто у вас старшой?

– По какому делу? – отозвался Вершинин.

– Он старшой-то, он, – закричал Окорок. – Никита

Егорыч Вершинин. А ты рассказывай, как пымали-то!

Мужик сплюнул и, похлопывая американского солдата по плечу так, точно тот сам явился, стал рассказывать со стариковской охотливостью.

– Привел его к тебе, Никита Егорыч. Вознесенской мы волости. Отряд-от наш за японцем пошел далеко-о.

– А деревень-то каких?

– Селом мы воюем. Пенино село слышал, может?

– Пожгли его, бают.

– Сволочь народ. Как есть все село, паря-батюшка, попалили, вот и ушли в сопки.

Партизаны собрались вокруг, заговорили:

– Одну муку принимам. Понятно.

Седой мужик продолжал:

– Ехали они двое, мериканцы-то. На трашпанке в жестянках молоко везли. Дурной народ, воевать приехали, а молоко жрут с щиколадом. Одного-то мы сняли, а этот руки задрал. Ну, и повели. Хотели старости отдать, а тут ишь – целая компания.

Американец стоял, выпрямившись, по-солдатски, и как с судьи не спускал глаз с Вершинина.

Мужики сгрудились.

На американца запахло табаком и крепким мужицким хлебом.

От плотно сбившихся тел шла мутившая голову теплота и подымалась с ног до головы сухая, знобящая злость.

Мужики загалдели.

– Чего-то?

– Пристрелить его, стерву.

– Крой его!

– Кончать!.

– И никаких!

Американский солдат слегка сгорбился и боязливо втянул голову в плечи, и от этого движения еще сильнее захлестнула тело злоба.

– Жгут, сволочи!

– Распоряжаются!!

– Будто у себя!.

– Ишь забрались…

– Просили их!..

Кто-то пронзительно завизжал:

– Бе-ей!!.

В это время Пентефлий Знобов, работавший раньше на владивостокских доках, залез на телегу и, точно указывая на потерянное, закричал:

– Обо-ждь!..

И добавил:

– Товарищи!..

Партизаны посмотрели на его лохматые, как лисий хвост, усы, на растегнувшуюся прореху штанов, и замолчали:

– Убить завсегда можно. Очень просто. Дешевое дело убить. Вон их сколь на улице-то наваляли. А по-моему, товарищи, – распропагандировать его – и пустить. Пущай большецкую правду понюхат. А я так полагаю…

Вдруг мужики густо, как пшено из мешка, высыпали, хохот:

– Хо-хо-ха!.

– Хе-е-е!.

– Хо-о!.

– Прореху-то застегни, чорт!

– Валяй, Пентя, запузыривай…

– Втемяшь ему!

– Чать тоже человек!..

– На камне и то выдолбить можно.

– Лупи!.

Крепкотелая Авдотья Сещенкова, подобрав палевые юбки, наклонилась, толкнула американца плечом:

– Ты вникай, дурень, тебе же добра хочут!

Американский солдат оглядывал волосатые красно-бронзовые лица мужиков, расстегнутую прореху штанов Знобова, слушал непонятный говор и вежливо мял в улыбке бритое лицо.

Мужики возбужденно ходили вокруг него, передвигая его в толпе, как лист по воде; громко, как глухому, кричали, жали руки.

Американец, часто мигая, как от дыма, поднимал кверху голову, улыбался и ничего не понимал.

Окорок закричал американцу во весь голос:

– Ты им там разъясни подробно. Не хорошо, мол.

– Зачем нам мешать!

– Против свово брата заставляют итти!

Вершинин степенно сказал:

– Люди все хорошие, должны понять. Такие ж хрестьяне, как и мы, скажем, пашете и все такое. Японец – он што, рис жрет, для него по-другому говорить надо.

Знобов тяжело затоптался перед американцем и, приглаживая усы, сказал:

– Мы разбоем не занимамся, мы порядок наводим! У

вас, поди, этого не знают за морем-то; далеко; да и опять и душа-то у тебе чужой земли…

Голоса повышались, густели.

Американец беспомощно оглянулся и проговорил:

– I don’t understand15!

Мужики враз смолкли.

Васька Окорок сказал:

– Не вникат! По русски-то не знат, бедность.

Мужики медленно и, словно виновато, отошли от американца.

Вершинин почувствовал смущенье.

– Отправить его в обоз, что тут с ним чертомелиться? –

сказал он Знобову.

Знобов не соглашался, упорно твердя:

– Он поймет… тут только надо… он поймет!..

Знобов думал.

Американец, все припадая на ногу, слегка покачиваясь, 15 Не понимаю! ( англ .)

стоял и чуть заметно, как ветерок стога сена, ворошила его лицо тоска.

Син-Бин-У лег на землю подле американца; закрыв ладонью глаза, тянул пронзительную китайскую песню.

– Мука-мученическая, – сказал тоскливо Вершинин.

Васька Окорок нехотя предложил:

– Рази книжку каку?

Найденные книжки были все русские.

– Только на раскурку и годны, – сказал Знобов, – кабы с картинками.

Авдотья пошла вперед, к возам, стоявшим у поскотины, долго рылась в сундуках и, наконец принесла истрепанный с оборванными углами учебник закона божия для сельских школ.

– Може по закону? – спросила она.

Знобов открыл книжку и сказал недоумевающе:

– Картинки-то божественны. Нам его не перекрещивать. Не попы.

– А ты попробуй, – предложил Васька.

– Как его. Не поймет, поди?

– Может поймет. Валяй!

Знобов подозвал американца:

– Эй, товарищ, иди-ка сюда!

Американец подошел.

Мужики опять собрались, опять задышали хлебом, табаком.

– Ленин! – сказал громко и твердо Знобов как-то нечаянно, словно оступясь, улыбнулся.

Американец вздрогнул всем телом, блеснул глазами и радостно ответил:

– There's a chap16!

Знобов стукнул себя кулаком в грудь, и похлопывая ладонью мужиков по плечам и спинам, почему-то ломанным языком прокричал:

– Советска республика!

Американец протянул руки к мужикам, щеки у него запрыгали и он возбужденно закричал:

– That is pretty in deed17!

Мужики радостно захохотали.

– Понимат, стерва!

– Вот, сволочь, а?

– А Пентя-то, Пентя-то по-американски кроет!

– Ты ихних-то буржуев по матушке, Пентя!

Знобов торопливо раскинул учебник закона божия и тыча пальцем в картинку, где Авраам приносил в жертву

Исаака, а вверху на облаках висел бог, стал разъяснять:

– Этот с ножом-то – буржуй. Ишь, брюхо-то распустил, часы с цапочкой только. А здесь, на бревнах-то, пролетариат лежит, – понял? Про-ле-та-ри-ат.

Американец указал себе рукой на грудь и, протяжно и радостно заикаясь, гордо проговорил:

– Про-ле-та-ри-ат… We18!

Мужики обнимали американца, щупали его одежду и изо всей силы жали его руки, плечи.

Васька Окорок, схватив его за голову и заглядывая в глаза, восторженно орал:

– Парень, ты скажи та-ам. За морями-то!..

16 Это человек! ( англ .)

17 Это хорошее дело! ( англ .)

18 Мы! ( англ .)

– Будет тебе, ветрень, – говорил любовно Вершинин.