А. Куприн - Зоркое око

Неловко сунулся в карман, но портсигара не оказалось.

Возвращаться же было стыдно.

– Папирос у вас нету? – спросил он.

III

Никита Вершинин верхом на брюхастой, мохнатошерстой, как меделянская собака, лошади, объезжал кустарники у железнодорожной насыпи.

Мужики лежали в кустах, курили, приготовлялись ждать долго и спорно. Пестрые пятна рубах – десятками, сотнями росли с обеих сторон насыпи, между разъездами –

почти на десять верст.

Лошадь – ленивая, вместо седла – мешок. Ноги Вершинина болтались и через плохо обернутую портянку сапог больно тер пятку.

– Баб чтоб не было, – говорил он.

Начальники отрядов вытягивались по-солдатски и бойко, точно успокаивая себя военной выправкой, спрашивали:

– Из городу, Никита Егорыч, ничего не слышно?

– Восстание там.

– А успехи-то как? Ваенны?

Вершинин бил каблуком лошадь в живот и, чувствуя в теле сонную усталость, отъезжал.

– Успехи, парень, хорошие. Главно, – нам не подгадить!

Мужики, как на покосе, выстроились вдоль насыпи.

Ждали.

Непонятно – незнакомо пустела насыпь. Последние дни, один за другим уходили на восток эшелоны с беженцами, солдатами – японскими, американскими и русскими.

Где-то перервалась нить и людей отбросило в другую сторону. Говорили, что беженцев грабят приехавшие из сопок мужики, и было завидно. Бронепоезд № 14-69 носился один между станциями и не давал солдатам бросить все и бежать.

Партизанский штаб заседал в будке стрелочника.

Стрелочник тоскливо стоял у трубки телефона и спрашивал станцию:

– Бронепоезд скоро?

Около него сидел со спокойным лицом партизан с револьвером, глядя в рот стрелочнику.

Васька Окорок подсмеивался над стрелочником:

– Мы тебя кашеваром сделаем. Ты не трусь!

И, указывая на телефон, сказал:

– С луной, бают, в Питере-то большевики учены переговаривают?

– Ничо не поделашь, коли правда.

Мужики вздохнули, поглядели на насыпь.

– Правда-то, она и на звезды влезет.

Штаб ждал бронепоезда. Направили к мосту пятьсот мужиков, к насыпи на длинных российских телегах привезли бревна, чтоб бронепоезд не ушел обратно. У шпал валялись лома – разобрать рельсы.

Знобов сказал недовольно:

– Все правда, да, правда! А к чему и сами не знам. Тебе с луною-то, Васька, для чего говорить?

– А все-таки, чудно! Может захочем на луне-то мужика настроить.

Мужики захохотали.

– Ботало.

– Окурок!

– Надо, чтоб народу лишнего не расходовать, а он тут про луну. Как бронепоезд возьмем, дьявол?

– Возьмем!

– Это тебе не белка, с сосны снять!

В это время приехал Вершинин. Вошел, тяжело дыша, грузно положил фуражку на стол и сказал Знобову.

– Скоро ль?

Стрелочник сказал у телефона:

– Не отвечают.

Мужики сидели молча. Один начал рассказывать про охоту. Знобов вспомнил про председателя ревкома в городе.

– Этот, белобрысый-то? – спросил мужик, рассказывавший про охоту, и тут же начал врать про Пеклеванова, что у него лицо белее крупчатки и что бабы за ним, как лягушки за болотом, и что американский министр предлагал семьсот мильярдов за то, чтоб Пеклеванов перешел в американскую веру, а Пеклеванов гордо ответил: «Мы вас в свою – даром не возьмем».

– Вот стерва, – восторгались мужики.

Знобову было почему-то приятно слушать это вранье и хотелось рассказать самому. Вершинин снял сапоги и начал переобуваться. Стрелочник вдруг робко спросил:

– Во сколько? Пять двадцать?

Обернувшись к мужикам, сказал:

– Идет!

И точно, поезд был уже у будки, – все выбежали и, вскинув ружья, залезли на телеги и поехали на восток к взорванному мосту.

– Успем! – говорил Окорок.

Вперед послали нарочного.

Глядели на рельсы, тускло блестевшие среди деревьев.

– Разобрать бы и только.

С соседней телеги отвечали:

– Нельзя. А кто собирать будет?

– Мы, брат, прямо на поезде!

– В город вкатим!

– А тут собирай.

Окорок крикнул:

– Братцы, а ведь у них люди-то есть!

– Где?

– У Незеласовых-то? Которые рельсы ремонтируют –

есть-то люди?

– Дурной, Васьша, а как мы их перебьем? Всех?

И, разохотившись на работу, согласились:

– Все можна… Перебьем!.

– Нет, шпалы некому собирать.

Все время оглядывались назад – не идет ли бронепоезд.

Прятались в лес, потому – люди теперь по линии необычны, – поезд несется и стреляет в них.

Стучали боязливо сердца, били по лошадям, гнали, точно у моста их ждало прикрытие.

Верстах в двух от домика стрелочника, на насыпи увидали верхового человека.

– Свой! – закричал Знобов.

Васька взял на прицел.

– Снять ево?

– Какой чорт свой, кабы свой – не цеплялся б!

Син-Бин-У, сидевший рядом с Васькой, удержал:

– Пасытой, Васика-а!.

– Обождь! – закричал Знобов.

Человек на лошади подогнал ближе. Это был мужик с перевязанной щекой, приведший американца.

– Никита Егорыч здеся?

– Ну?

Мужик, радуясь, закричал:

– Пришли мы туда, а там – казаки. Около мосту-то!

Постреляли мы, да и обратно.

– Откуда?

Вершинин подъехал к мужику и, оглядывая его, спросил:

– Всех убили?

– Усех, Никита Егорыч. Пятеро – царство небесное!.

– А казаки откуда?

Мужик хлопнул лошадь по гриве.

– Да ведь мост-от, Никита Егорыч, не подняли.

Мужики заорали:

– Чего там?..

– Правокатер!

– Дай ему в харю!

Мужиченко торопливо закрестился.

– Вот те крест – не подняли. У камня, саженях в триста, сами себя взорвали. Должно, динамит пробовать удумали.

Только штанину одну с мясом нашли, а все остальное…

Пропали…

Мужики молчали. Поехали вперед. Но вдруг остановились. Васька с перекосившимся лицом закричал:

– Братцы, а ведь уйдет броневик-то! В город! Братцы!..

Из лесу ввалилась посланная вперед толпа мужиков.

Один из них сказал:

– Там бревна, Никита Егорыч, у моста навалены, на насыпь-то. Отстреливаются от казаков. Ну, их немного.

– Туда к мосту итти? – спросил Знобов.

Здесь все разом почему-то оглянулись. Над лесом тонко стлался дымок.

– Идет! – сказал Окорок.

Знобов повторил, ударяя яростно лошадь кнутом:

– Идет…

Мужики повторили:

– Идет!..

– Товарищи! – звенел Окорок, – остановить надо!.

Сорвались с телеги. Схватив винтовки, кинулись на насыпь. Лошади ушли в травы и, помахивая уздечками, щипали.

Мужики добежали до насыпи. Легли на шпалы. Вставили обоймы. Приготовились.

Тихо стонали рельсы – шел бронепоезд.

Знобов тихо сказал:

– Перережет – и все. Стрелять не будет даже зря!

И вдруг, почувствовав это, тихо сползли все в кустарники, опять обнажив насыпь.

Дым густел, его рвал ветер, но он упорно полз над лесом.

– Идет!.. идет!.. – с криком бежали к Вершинину мужики.