Владимир Положенцев - Белая Бестия

Сам Жан о своих корнях никогда не распространялся. Был он плотен телом, невысок ростом, с мягким серебристым пушком на почти лысой голове. На широком, мягком по-бабьи лице, с массивным, ноздреватым носом, всегда играла улыбка. Но это не потому, что он пытался всем угодить и расположить к себе. Просто от природы уголки его губ были поддернуты кверху, от того и складывалось такое обманчивое впечатление. Истинную его натуру, как и всех людей на земле, выдавали глаза и смех. Карие, заточенные непростой жизнью глаза, были остры как гвозди, которые он словно вбивал в собеседника. Именно поэтому мало кто выдерживал его взгляд. А смех, даже в самые веселые для него минуты, был сдержан и негромок. Это говорило о том, что он всегда контролировал свои эмоции. И, главное, был неглуп. Потому что только глупые люди не знают этой простой истины про смех и демонстрируют свою настоящую натуру. А разве можно открываться людям? Никогда, считал Жан Фурнье.

Таверньер протирал белоснежным фартуком высокие хрустальные бокалы и проверял свою работу на солнечный свет, заливавший его заведение, словно море во время прилива. Окна «Вежливого кабана» были открыты настежь. Свежий альпийский воздух выметал из таверны вчерашний кислый угар, какой всегда остается на утро в питейных заведениях. Посетителей в «Кабане» почти не было. Лишь в углу под аркой, украшенной охотничьими трофеями-головами косули и волка — склонился над рюмкой Мерло 80-летний старик Делаж. Он всегда приходил в одно время, брал свое вино и около часа молчал в одиночестве. Потом незаметно исчезал. Сегодня он задержался час, смотрел, как пожарные тушат дом у ратуши и автомобиль.

У входа звякнул колокольчик. В таверну вошел высокий мужчина в черном пальто и высокой английской шляпе. В руках — тонкая тросточка с резной костяной ручкой. Ею он оббил от пыли светлые, с коричневыми бортами ботинки, снял шляпу, приветливо кивнул таверньеру. Тот ответил учтивым поклоном, отложил на стойку бокалы.

— Что желает месье? — спросил он, указывая на столик с букетиком свежей лаванды посредине заведения. — Могу предложить бифштекс из кабаньей лопатки с чесночным соусом или вырезку горного козла с грибной подливкой.

— Стаканчик испанского хереса и кофе, пожалуйста. — Мужчина занял указанное таверньером место.

Это был Юрий Михайлович Тужилин, приехавший в Ле Руре из Сен-Пона на автомобиле. Мотор ему передали тот, что поджидал в Каннах Луневского, Белоглазову и Бекасова. Но в силу того, что последние двое исчезли в неизвестном направлении, авто решили предоставить подполковнику. Для этого ему понадобилось морским путем добираться из Ниццы до Канн. Такси решили не использовать. Видно, перестраховывался полковник Васнецов. У племянницы Анастасии Юрий Михайлович не задержался. Столб черного дыма со стороны Ле Руре был хорошо виден в Сен-Поне и, почувствовав, что это как-то связано с пропавшей парочкой, велел шоферу — молчаливому сербу Милковичу — везти его в коммуну.

— Что у вас здесь случилось за огненное представление? — спросил он, располагаясь в широком плетеном ивовом кресле и передавая шляпу хозяину заведения.

— Дом Лафаров сгорел. Подчистую. Молодой Мишель Лафар погиб, кажется, под Верденом, а его старики перебрались сразу после войны в Марсель. Перед этим, вроде бы, кому-то сдали дом. Больше о них никто не слышал. Наверное, умерли. Дом пустовал. Возможно, в него забрались клошары, да с пьяных глаз спалили. Вместе с собой.

На Фурнье обернулся молчаливый старик Делаж. Его красный нос сливался по цвету с Мерло в рюмке.

— Клошары к дому Лафаров на шикарном авто подкатили? — задал он вопрос, отчего Жан аж открыл рот. Подобной длинной фразы он никогда не слышал от Делажа.

— Сгорел и мотор? — спросил с наивным видом подполковник.

— Да, — как бы нехотя кивнул таверньер. — Говорят, что рядом стояло авто.

— А марка?

— Что?

— «Renault NN Torpedo», — ответил за Жана старик. — Я новинками техники давно интересуюсь. По обгоревшему остову точно «Renault».

— А что же в доме, нашли… ну трупы этих самых бродяг, кости? Или еще что?

— Разве чего найдешь? — ухмыльнулся старик. — Горело, как в преисподней, да еще что-то там взорвалось.

— Взорвалось?

— Да, Муссон и Ниве, что живут неподалеку, говорили, что внутри что-то бабахнуло, а уж потом запылало. Или наоборот, но это неважно. Долго потушить не могли.

Тужилин сделал глоток хереса, как бы ненароком произнес:

— Французы говорят быстро, а действуют медленно.

— Вы, вероятно, месье, англичанин, судя по произношению? — спросил, прищурившись, старик.

А Жан застыл с фужером, натертым уже до алмазного блеска, как будто на него напал столбняк. Он долго смотрел на «англичанина», потом сказал, выделяя каждое слово:

— Сколько нелепостей говорится людьми, только из желания сказать что-то новое.

Делаж перевел взгляд с Тужилина на Фурнье, потом обратно, тяжело вздохнул, допил свое вино и вышел из таверны.

Жан опустился напротив подполковника.

— Вы из Ниццы?

Юрий Михайлович кивнул:

— Николай Николаевич велел вам кланяться. Что здесь произошло, где Бестия с Бекасовым, неужели сгорели?

Таверньер развел руками и чуть не уронил фужер. Поставил его на соседний стол.

— Я и сам толком ничего не пойму. По договоренности с Филином, приготовился ждать, когда на меня выйдут коминтерновцы, чтобы свести их с Бестией. А тут такое.

— Филином?

— Извините, вы, возможно, не знаете, так в Союзе называют полковника Васнецова.

— Хм, он действительно похож на эту хищную птицу.

— Ну да, не в обиду ему. Так вот. — Фурнье приблизил свой ноздреватый нос к лицу Тужилина. — На меня уже вышли вчера интересующие нас люди.

— Вот как! Нападение на жандармский участок в Антибе было совершенно только этой ночью, а на вас уже кто-то вышел. Странно. Белоглазова и Бекасов могли лишь утром приехать в Ле Руре. Если вообще приехали.

— Но дом-то сгорел.

— Они что, приехали и сразу сами себя спалили?

— Абсурд.

— Нет, дорогой мой господин Фурнье. Ничего абсурдного в жизни не бывает. Все имеет свое логическое объяснение. Именно поэтому мы, сыщики, и раскрываем преступления.

— Вы сыщик? — округлил глаза Жан, но сразу потупил взор. — Я хотел спросить…

Но так и не придумал, что он хотел спросить. А Тужилин предложил ему рассказать о беседе с «красными эмиссарами».

— Вчера вечером ко мне в таверну зашел симпатичный молодой человек, с родинкой на щеке. — Фурнье указал пальцем, где у мужчины была родинка под правым глазом. — Глаза голубые, полупрозрачные, будто топазы.

— А ботинки?

— Что ботинки?

— Какие на нем были ботинки? Цвет, стоптанные ли?

— А-а. Хм. Кажется, коричневые, обычные летние. Вполне приличные. Нет, не стоптанные, точно.