Бенито Гальдос - Повести о ростовщике Торквемаде

— Вы счастливец во всем, решительно во всем. Какие особые добродетели являются причиной того, что всемогущий бог взыскал вас любовью и попечением? Днем с огнем не найти во всем мире второй такой жены, как ваша. Что за женщина! Все ваши богатства не стоят одного волоса на ее голове!..

— Да, она очень, очень хорошая, — ответил скряга. — С этой стороны грешно было бы жаловаться.

— И ни с какой другой. Вам не хватает только пожаловаться, что деньги не знают иной дороги, кроме вашего кошелька. Кстати, мой друг, говорят, будто вы с компаньонами скупаете все акции Леонской железной дороги?

— Да, дело уже на мази.

— Я встретил тут двух-трех приятелей из Леонской колонии; они прямо в восторге и хотят устроить вам банкет или нечто в этом духе.

— Чествовать меня за то, что я занимаюсь моими делами?.. Впрочем, если на их счет…

— Ну, разумеется.

Морентин был по-прежнему завсегдатаем дома де Сан Элой и под предлогом дружбы с Рафаэлем проводил там весь свой досуг. Но втайне слепой так возненавидел прежнего друга, что приходил в ярость от одного звука его голоса. Старшей сестре также были не по душе эти частые посещения. Но ни тот, ни другой не могли придумать, как отделаться от назойливого гостя или хотя бы тактично навести его на мысль о необходимости бывать не чаще, чем это принято в обществе. Как-то под вечер, на правах близкого друга семьи, Морентин вошел в будуар Фиделы, а оттуда в детскую Валентина, находившуюся по соседству с супружеской спальней, и замер от удивления при виде маркизы де Сан Элой, целиком поглощенной материнскими обязанностями; это не помешало ему, однако, тут же рассыпаться перед ней в самых причудливых комплиментах, ибо он уже успел убедиться, что обычная, незатейливая лесть на нее не действует.

— Вы, Фидела, являетесь одним из редких примеров в истории, как в священной, так и в светской… нет, не смейтесь, я знаю, что говорю. Человек, которому вы принадлежите, обладает несомненно могущественными заступниками в божественном судилище, иначе он не получил бы первого выигрыша, совершенное существо, поп plus ultra.

— Поверьте, я уж не такое совершенство. Впрочем, однажды я и в самом деле вообразила о себе невесть что. Ну и смеялась же я потом над этим жалким самомнением. Теперь мне кажется, что я просто ничтожество, у меня ведь нет даже талантов. Не думайте, будто мной руководит ложная скромность. Скромность я по-прежнему считаю глупостью. Теперь, когда у меня в руках сокровище, за которое я несу ответственность, я понимаю, что никогда не достигну желаемой цели.

— Не говорите, что вы не обладаете скромностью…Я отлично разбираюсь в людях… Но я хочу сказать, что, поглощенная своими материнскими обязанностями, вы не подозреваете о чем-то весьма важном…

— О чем же?

— О том, что вы сейчас необыкновенно прекрасны, хороши до умопомрачения. Поверьте, когда на вас смотришь, голова кружится… и даже более того — вы ослепляете, как солнце.

— Ну, так наденьте темные очки, — посоветовала Фидела и расхохоталась, показывая два ряда жемчужных зубов. — Впрочем, очки не нужны тому, кто страдает затемнением рассудка.

— Благодарю вас.

— За мою искренность? А в качестве примера моей нескромности скажу, что если я ничего не стою… как говорится, в общественном смысле, зато я хороша собой. Ведь правда, я необыкновенно красива? Не думайте, что я покраснею, услышав ответ. Я сама об этом давно знаю.

— Ваша искренность — новая привлекательная черта, которую я до сих пор не замечал. — А что вы замечаете? Вы только на себя и обращаете внимание, но, поймите, вблизи никогда не разглядишь себя как следует.

— Я так редко разглядываю себя, что до сих пор не знаю, каков я.

— Охотно верю, потому что в противном случае вы не остались бы таким, каков вы есть. Отдаю вам должное.

— Ну, так скажите, каков я?

— Ах, я не могу этого сказать.

— Раз вы так справедливы по отношению к себе, вы сумеете правильно судить и о других.

— Мне не по душе курить фамиам, вы же принадлежите к скромникам, и если я осыплю вас похвалами, вы решите, что я льщу вам.

— Нет, я просто решу, что вы даете мне справедливую оценку.

— Нет, нет, в самом деле, если я вам скажу все, что я о вас думаю, вы покраснеете, как робкий юноша, и больше не придете к нам в дом из страха, что я снова вгоню вас в краску моими похвалами.

— Клянусь, я не перестану ходить к вам, хотя бы вы сравнили меня с небесными ангелами.

— Вы угадали. С ними как раз я и собиралась вас сравнить.

— По ангельской чистоте?

— И по наивности. Со времен студенчества и ухаживания за хозяйками меблированных комнат, где вы вместе с товарищами готовились к лекциям, вы не продвинулись ни на шаг в знании света и людей, с которыми вам приходится общаться. Как видите, вы застряли на ступени наивности и заслуживаете всяческих похвал. Вам удалось познать много истин, правда не всегда полезных; но тонкого чутья, чтобы понять, к какому роду привязанности и дружбы вам следует стремиться, вы еще не приобрели, Пепито Морентин. В этом отношении вы просто дитя, и, право, если вы не поторопитесь заполнить сей пробел, мой Валентин обгонит вас.

Обескураженный донжуан делал вид, будто не понимает Фиделу, и защищался лишь удивленными возгласами; но в глубине души он чувствовал себя жестоко уязвленным надменной отповедью. Фидела говорила с ним стоя, держа на руках ребенка, укачивая его и похлопывая по спине.

— Ваша ирония уничтожает меня, — произнес, наконец, Морентин серьезным тоном, убедившись, что все его попытки овладеть собой и насильно улыбнуться потерпели неудачу.

— Моя ирония?.. Неужели? Не обращайте на меня внимания. Ведь я смотрю на вас, как на ребенка, и, кстати сказать, не очень воспитанного. Современная молодежь, — а я зову молодежью тридцатичетырехлетних людей, — нуждается в суровой школьной дисциплине, иначе ее невозможно пускать в общество. Молодым чужды настоящая деликатность и тонкость, они похожи — вы не обидитесь? — на щегольски одетых клоунов, немного болтающих по-французски. Не помню, кто из наших гостей сказал как-то, что нынче нет больше дам.

— Маркиза де Сан Саломо.

— Вот именно. Возможно, она и права. Впрочем, я сомневаюсь в этом. Но одно несомненно: у нас нет больше кабальеро, если не считать людей старого поколения.

— Вы так думаете? О, чего б я только не дал, лишь бы принадлежать к старому поколению! Готов примириться и с сединой и с ревматизмом! Будь я стариком, вы относились бы ко мне благосклоннее?

— А разве я недоброжелательна? Это не отсутствие благосклонности, Морентин, а просто старость. Я очень стара, гораздо старше, чем вы думаете; пусть не годами — страдания состарили меня. Внезапно изменив тон, Фидела прервала собеседника, собравшегося было что-то ответить. Осыпая ребенка страстными поцелуями, она затараторила детским голоском: