Бенито Гальдос - Повести о ростовщике Торквемаде

— Не погубит! — решительно заявил Торквемада, в сердцах крепко выругавшись и топнув ногой.

— Но что можем мы, смертные, против предначертаний всевышнего?

— К дьяволу ваши предчертания и…! (Последние слова ростовщика мы воспроизвести не осмеливаемся.) Дамы выиграют тяжбу!

— О, я не сомневаюсь! Однако кто поручится, что мы доживем до справедливого решения? Я, конечно, уповаю на правосудие Государственного совета, но пока суд да дело — время идет, денежки тают, и останутся наши дамы ни с чем.

— Не останутся.

— Как? Вы…

— Да, я. Смелее вперед, говорю я вам. Отступиться! Этого только не хватало!

— Ваши слова меняют дело. Но уточним: вы…

— Я, сеньор, я, Франсиско Торквемада, приказываю и повелеваю судиться! За чем дело стало? Нужен известный адвокат? Нанять его! Еще за чем остановка? Поднять ворох гербовой бумаги? Подать сюда весь архив! И не заикайтесь на попятный идти! Нечего тогда было и ввязываться. Ведь права наши бесспорные? А коли так — сам дьявол нам не помеха.

— Отлично… Ваши слова вселяют в меня надежду, — сказал Доносо, хватая друга за локоть: в пылу спора тот едва «е угодил под колеса экипажей, кативших из Ретиро.

Они продолжали прогулку по проспекту Аточа и вышли на Прадо. Вечерело. Фонарщики зажигали газовые фонари, скромные пешеходы и сеньоры в каретах — все спешили домой в предвкушении ужина. Вдали, у музея, залитый огнями Прадо казался светящимся муравейником. Нашим героям ударил в нос запах жареного оливкового масла: был канун святого Хуана. На улицах уже начиналась предпраздничная сутолока, и, спасаясь от нее, почтенные друзья свернули на улицу Каррера де Сан Херонимо, без устали толкуя все о том же. Время от времени они останавливались, увлеченные обсуждением вопроса.

У мраморных львов Конгресса Доносо сказал: — Договорились, сеньор Франсиско. Разрешите мне высказать вам мое восхищение… Да, я восхищен вашим редким бескорыстием, больше того, осмелюсь сказать — вашей самоотверженностью… Это ли не величайшая жертва — пойти на огромные расходы безо всякой для себя выгоды? Я даже скажу вам, — простите за откровенность, — не по душе это мне, нет, не по душе. (Торквемада не проронил ни слова…) Так вот, не нравится мне ваша чрезмерная скромность. Цены вы себе не знаете. Считаете, что с вас и благодарности довольно, а ведь, по правде говоря, вознаграждение никак не соответствует услуге. Не подумайте, что я такой уж матерьялист… Мне просто больно видеть, как низко вы себя цените…

Дон Франсиско по-прежнему молчал, словно набрал в рот воды. Опустив глаза, он, казалось, изучал трещины в плитах тротуара. Тогда Доносо решил объясниться напрямик. Завернув за угол улицы Седасерос, он круто остановился и сразу раскрыл свои карты:

— Ну же, полно в прятки играть, сеньор дон Франсиско! Чего ради таить намерения, ясные как божий день? Ведь я о ваших чувствах догадываюсь. Хотите, выложу вам, что у вас на душе?

— Что же?

— С тех пор как я имел честь беседовать с вами об одном щекотливом предмете… Словом, о желательности вашей женитьбы… Признайтесь, мысль о браке не оставляет вас в покое. Не правда ли, вы думаете о моих словах и днем и ночью?

— Чистейшая правда.

— Думаете, отлично. Но ваша необычайная скромность мешает вам решиться… Вы мните себя недостойным, в то время как заслуживаете всяческого счастья…, Теперь же, когда мы ставим вопрос о продолжении процесса и вы намерены оказать этой семье неоценимую услугу, щепетильность и вовсе одолела вас. Раньше вы колебались, а теперь стесняетесь во сто крат больше и терзаете себя вот какими доводами (софизмами чистейшей воды): «Я недостоин претендовать et cetera. Оказав им благодеяние, я просто не смею мечтать о браке…, Они сами, да и все люди сочтут, что я продаю свои милости et cetera… Что я покупаю их согласие et cetera…» Так или не так думает мой друг Торквемада?

— Доподлинно так.

— Но ведь это же величайшая глупость, дорогой дон Франсиско! Вы приносите благороднейшие чувства в жертву ложно понимаемой деликатности.

Доносо говорил с таким жаром, что Торквемада, расчувствовавшись, чуть было не прослезился:

— Вот что… Скажу вам… Уж я таков… Всегда мне не по душе было заноситься, выше положенного метить… Верно, я богат, но…

— Но что же?

— Да нет, я ничего, вы продолжайте…

— Знаю ведь я, чего вы опасаетесь. Вас пугает разница в воспитании и общественном положении, дворянский герб… А ведь все это в наше время пустой звук! Вы, верно, вбили себе в голову, что вас отвергнут?

— Да, сеньор. А ваш покорный слуга, даром что из простого теста и не дока по части светскости — некогда ему было тонкостям обучаться, — унижать себя никому не позволит, черт побери!

— Еще больше смущает вас бедственное положение дам. «Пусть не думают, что я случаем пользуюсь», — вот что вы твердите себе мысленно.

— Как в воду глядели, дон Хосе… Словно вы забрались ко мне в душу и осветили все ее закоулки да софизмы.

Они подходили уже к Пуэрта дель Соль, где им предстояло расстаться: Доносо жил близ монастыря Санта-Крус, а путь Торквемады лежал по улице Пресиадос. Пора было кончать разговор: у обоих от голода сосало под ложечкой и мысли невольно обращались к гороховому супу.

— Мне нет нужды сообщать вам, — заключил Доносо, — что как тогда, так и сейчас я говорил по личной инициативе. Ни разу, верьте мне, ни разу вопрос этот не вставал между мной и сеньорами… Но осмелюсь вам напомнить, что покойная донья Лупе — царство ей небесное! — также лелеяла план такого брака.

— Вот именно лелеяла, — подхватил дон Франсиско, очарованный выражением лелеять план.

— Кое-чем она со мной поделилась.

— И со мной. В день кончины она меня чуть с ума не свела.

— Да, она прямо помешалась на этом. Насколько мне известно, она наказала сеньорам…

— Которые тогда еще не знали меня…

— Ну да, ни они не знали, ни я. Но теперь, когда мы познакомились, я осмелюсь, дорогой дон Франсиско…

— Что такое?

— Осмелюсь предложить вам — поручите дело мне. Верите ли вы, что я буду умелым посредником?

— Да лучше и не придумаешь!

— Я сумею пощадить самолюбие обеих сторон и в случае согласия и в случае отказа. Ничье достоинство не пострадает.

— Какие могут быть сомнения!

— Раз так, не о чем больше и толковать. Прощайте, а то уже поздно.

Собеседники дружески распрощались, но не успел Доносо скрыться из виду, как в душу дона Франсиско, остановившегося в замешательстве у здания Министерства внутренних дел, вкралось отчаянное сомнение… Он хотел было окликнуть друга, но тот уже затерялся в толпе. Процентщик схватился за голову; его, точно молния, пронзил вдруг вопрос: «На которой из двух?» Ведь Доносо все время говорил во множественном числе — сеньоры! Уж не задумал ли он женить его сразу на обеих? Дьявол! Да тут кто хочешь с ума спятит… Наконец Торквемада решительно ринулся в людской водоворот Пуэрта дель Соль; протискиваясь в толпе пешеходов и устремляясь через трамвайные пути, он не переставал мысленно вопрошать сфинкса своей судьбы: «На которой, чтоб их, на которой же?..»