Рут Дауни - Медикус и пропавшие танцовщицы

Приск поднял руку, провёл по волосам.

— Как это всё, однако... — Он замялся, подыскивая нужное слово. И наконец нашёл: — Неприятно.

— Да.

— Меня должны держать в курсе расследования.

Рус покачал головой.

— Там всё уже улажено. И занимался этим второй центурион. Девушка — рабыня, сбежала от своей хозяйки, та не захотела поднимать лишнего шума. Ну, и поскольку они не винят армейских, то никакого расследования проводиться не будет.

Приск встретился с ним взглядом.

— И вас, похоже, это не слишком устраивает, доктор.

— Не моё это дело.

— И однако же вы считаете, что упомянутый вами офицер мог бы сделать больше?

У Руса не было никакого желания обсуждать действия второго центуриона.

— Ему не удалось найти ни одного свидетеля, — сказал он. — Что ещё он мог сделать?

— Да, действительно, что? — Приск сделал запись в журнале. — И по сему выходит, что это имя должно перекочевать отсюда в список умерших?

— Именно так, — ответил Рус, стараясь подпустить в голос уверенности.

— Ну и отлично. Так что остаётся у нас особа женского пола со сломанной рукой. Вы уж извините за то, что отрываю вас от прямых обязанностей, доктор, но в журнале выписки этой особы не значится. А без соответствующих записей по поводу поступления и выписки гражданских лиц мы не имеем права выписать счёт за оплату медицинских услуг и получить деньги.

— Разве? — Рус почесал за ухом.

Он едва сдержался, чтобы не сказать: «Уж ты-то своё всегда получишь». А потом, глядя Приску прямо в глаза, многозначительно заметил:

— Всё будет значительно проще, когда у меня появится писарь, знающий, как работает эта система. Не так ли, Приск?

Улыбка снова возникла на лице начальника.

— Просто уверен в этом, доктор. Просто уверен.

По пути к своему кабинету Рус прошёл мимо входа в бельевую. Плотник подметал обрезки дерева. Дверь починили.

Лампа высвечивала белоснежную повязку на фоне серого армейского одеяла. Под ним, на кровати, позаимствованной Русом, спала девушка. Он наблюдал за тем, как медленно и слабо поднимается от дыхания рука на перевязи, лежащая на груди. Четыре дня тому назад это зрелище стало бы поводом отпраздновать успех. Сегодня же это было поводом к беспокойству. За прошедшие дни девушка должна была бы умереть или полностью вернуться к жизни. Но, если не считать всплеска сопротивления, которое она оказала попытке Руса остричь волосы, да улыбки, которую якобы вызвали у неё дешёвые заигрывания Валенса, никакого интереса к жизни она не выказывала. И вроде бы даже не стремилась выздороветь.

С лёгким оттенком удовлетворения Гай отметил, что Валенс заблуждался насчёт расчёски («Все женщины просто помешаны на своих волосах, Рус!»). Но и его собственная тактика оказалась не более успешной. Расспросы о местной кухне убедили его, что она должна любить овсянку. Однако, несмотря на тщательно продуманную и прописанную им диету для выздоравливающих, девушка не набиралась ни сил, ни бодрости духа. И вес не набирала. Рус нахмурился. Завтра придётся повторить лечение пиявками. Сегодня же ему есть чем заняться и о чём подумать.

Он откинулся на спинку кресла, услышал знакомый скрип, когда две передние ножки оторвались от пола, и испытал мимолётное чувство вины. Впрочем, Клавдия не узнает, что последние два года он сидит в кресле так, как ему нравится, и ничуть не портит при этом мебель. Кресло целёхонько.

Он взглянул на коробку, которую забрал сегодня со стола дежурного администратора. Интересно, что там? Надо попробовать угадать. Оливки? Фиги? Что не персики, это точно. Они, хоть уже созрели, транспортировки не переносят. Если б были деньги... О, он бы с удовольствием выложил крупную сумму за незамысловатое удовольствие: блюдо, полное спелых персиков. Чувствовать, как тонкая кожица лопается при прикосновении зубов... сладкую ароматную мякоть на языке... ощущать, как стекает по подбородку липкий сок...

Он откашлялся и напомнил себе: родись он здесь, на севере, никогда не попробовал бы персика. Просто не знал бы, что это такое. Персик — ещё одна ненужная вещь, без которой вполне можно обойтись. Что ещё он там найдёт? Ну конечно, письмо. Письмо определённо будет приложено. И ещё — перчатки. Свояченица обещала прислать к суровой британской зиме перчатки, а племянники — картинку, чтобы он мог повесить её на стене. Поскольку племянникам всего четыре и пять лет от роду, картинка наверняка получится любопытная.

От мачехи он ничего не ждал. Интересы этой женщины были целиком сосредоточены на уходе за собой любимой да на всяких домашних усовершенствованиях и украшениях, в которых она знала толк, вот только расплачивалась за всё это чужими деньгами. «Публий позаботится об этом, дорогой». Не ждал он и приветов от сводных сестёр, поскольку сам не мог им послать никакого стоящего подарка.

Рус узнал о смерти отца поздно и на похороны никак не успевал. Путь из Африки не близкий, плыть надо почти месяц — через Афины, Сиракузы, Остию... Нет, при других обстоятельствах это было бы интересное и познавательное путешествие. На деле же вышло, что ко времени, когда Рус достиг Галлии, Юлий уже начал распутывать дела их отца. Или, если точнее, сам совершенно в них запутался.

Согласно утверждениям мачехи, у Публия были «вложения». Семья всегда считала, что эти вложения легли в основу фонда создания весьма величественного — и достроенного лишь наполовину — храма богини Дианы, который Публий намеревался возвести в самом центре города. На деле же вложения оказались заимствованиями. Изучая документы из сундука, единственный ключ от которого хранился у Публия Петрия, его сыновья вскоре выяснили, что все дела отца были основаны на сложной системе кредитования.

Первоначально братья решили держать своё ужасное открытие в тайне, потихоньку пристраивая долговые расписки. Но вскоре оказались в положении детей, которых, прибыв в Британию, Рус увидел играющими на пляже. Ребятишки строили дамбы на пути прилива. Стоило им отвоевать один клочок земли, как рядом начинался сущий хаос.

И тут вдруг пришло письмо от Валенса, где говорилось, что в Двадцатом легионе в Деве есть вакантное место, и сообщение это показалось даром богов. Договориться и организовать перевод удалось на удивление быстро. Выдался удобный предлог, и чуть позже Рус послал распоряжение распродать всё своё движимое имущество. Тут же нашёлся покупатель и на экономку, и на слугу. По завершении этой сделки Рус снял со своего счёта максимально разрешаемую в армии сумму (всё же удалось настоять на том, что какие-то деньги надо оставить на всякий случай, хотя бы на похороны) и расплатился с несколькими кредиторами отца, которые отчаянно нуждались в деньгах.