Морис Дрюон - Александр Македонский, или Роман о боге

Александр пил из кубка, который он выбрал из захваченных трофеев. Стоимости чаши хватило бы для расплаты за дворец. Обосновавшись в шатре Дария, растянувшись на его ложе, царь временами посматривал на большое красное пятно, расплывавшееся на повязке, наложенной на бедро, недоумевая, как все это могло случиться.

На этот раз еще больше, чем при Гранике, ему казалось, что сражение – всего лишь галлюцинация. Благодаря заложенным в него небесным силам и предназначению побеждать он во время боя становился похож на пифию в момент пророчества, на аэда, погруженного в сочинение трагического гимна, на Пифагора, поглощенного решением загадки триады, – одним словом, он был сам не свой и терял сокровенную связь с тайными силами мира. И вот теперь, когда задача победителя на сегодняшний день выполнена, он заставлял соратников рассказывать о том, как проходило сражение, о котором у него остались смутные воспоминания.

В полдень, когда македоняне скатились со склонов гор, они оказались лицом к лицу с персами, ожидавшими их в укрытии за деревянным частоколом. В отдалении, стоя на своей колеснице в сверкающих под лучами солнца латах, украшенных драгоценными камнями, возвышался над своим войском Дарий Кодоман. Александр выстроил свою тяжелую пехоту в тринадцать плотных рядов, а фессалийскую кавалерию отправил на левый фланг, к морю, приказав Пармениону удерживать побережье любой ценой. Вдруг страшный крик, исторгнутый сотней тысяч людей, взорвал тишину узкой равнины, эхо прокатилось по соседним горным долинам. В ответ тридцать тысяч македонян издали свой воинственный клич. Так противники пытались внушить друг другу ужас. Что было после, Александр не помнил.

Лежа рядом с царем, Гефестион рассказывал:

– Ты встал рядом с нами, с отрядом соратников, на правом крыле и, едва заметив Дария, нетерпеливо бросился в бой. Песок летел из-под копыт наших коней.

– Солнце было над нами и светило персам в глаза, – сказал Александр.

Гефестион продолжал:

– У тебя был счастливый вид. Ты первым преодолел устье небольшой реки, отделявшей нас от персов. Буцефал перемахнул через частокол, вслед за ним преграду взяли наши кони. Ты бросился в схватку, наносил удары направо, налево, всадники вылетали из седел, никто не мог тебя остановить. Мы с трудом поспевали за тобой – так глубоко ты врезался в гущу врагов.

– Ты заметил, Гефестион, какого высокого роста Дарий?

Мы все видели того, кто называл себя Царем Царей. Это был великан с лицом цвета позеленевшей бронзы, с длинной завитой черной бородой, стоявший неподвижно как истукан среди статуй в своей колеснице посреди кровавого побоища.

– Но персы сражались хорошо, – продолжал свой рассказ Гефестион. – Чем больше их убивали, тем больше их набегало снова. Их полки сменяли друг друга, защищая подступы к колеснице своего царя. А ты продолжал без остановки рубить своим мечом, как дровосек в сказочном лесу, который едва успевает срубить одно дерево, как тут же вырастает другое. Ты убил нескольких персидских царевичей, в их числе сатрапа Египта. Как только ты уцелел? Видимо, действительно в тебе течет кровь богов.

– Я хотел убить прежде всего Дария, – сказал Александр. – Почему он от меня ускользнул?

Это была единственная подробность битвы, которую он точно запомнил, остальное стерлось из его памяти. Мысли Александра все время возвращались к Дарию. Перед его глазами снова вставала эта странная фигура – наполовину человек, наполовину статуя в шлеме в форме тиары. На какой-то миг их взгляды встретились. Александр прочитал во взоре миндалевидных глаз своего врага огромную тоску, в нем не было никакой жестокости, только какое-то необъяснимое выражение, похожее на усталость. Этот великан, увенчанный тиарой, сверкающий золотом и драгоценностями, притягивал его к себе как магнит. Конечно, он желал его смерти, но прежде хотел, чтобы Дарий, хотя бы еще одним взглядом, помог ему понять причину такого отчаяния и безнадежности и объяснил, почему он не испытывает такой неистовой страсти борьбы, как Александр. В недвижимости персидского царя ему виделась какая-то тайна.

– Мы испугались за твою жизнь, когда персидский воин ранил тебя копьем в бедро, – сказал Гефестион. – Из раны текла кровь, но ты продолжал сражаться, как будто ничего не чувствуя. Ты неуязвим, как Ахилл!

Александр улыбнулся. Ему нравилось сравнение с героями, он любил вдыхать фимиам похвал.

Действительно, в пылу боя он не заметил, что ранен, и продолжал прокладывать себе путь через частокол мечей и копий. Он уже собирался штурмовать огромную серебряную колесницу. Запряженные в нее кони встали на дыбы, как вдруг Дарий исчез. С самого начала сражения ничто не позволяло предвидеть такой поворот событий. Персидский царь вскочил на одну из верховых лошадей, которых его слуги держали рядом наготове, и как бы растворился в беспорядочно снующей массе своего войска. Его исчезновение было столь внезапно, что вызывал сомнение факт реальности его присутствия на колеснице. Что предсказали ему кудесники, какие пророчества или причины побудили великого царя, известного своей огромной силой, большой храбростью и бесстрашием, перед смертью принять такое решение?

Начавшаяся паника помогла ему скрыться. В персидском войске поднялся крик: «Царь сбежал! Царь сбежал!» Парменион, положение которого становилось все более трудным, вдруг увидел, что вражеская пехота дрогнула и начала отступать. Александр понял, что сражение выиграно, когда заметил, что его войско преследует огромное, охваченное ужасом людское стадо, что враг бросил оружие, имущество и с воплями разбегается в разные стороны. Все смешались: «бессмертные» и родственники царя бежали вперемешку с пехотинцами, конюхами, рабами.

До наступления ночи Александр пытался догнать Дария, искал его в горах, где входы в ущелья были завалены трупами. Великий царь бежал никому не известными тропами. Александру пришлось ни с чем вернуться в лагерь Дария, где победители чинили зверскую расправу над побежденными.

Когда хотят сделать из собак хороших помощников на охоте, им бросают потроха дичи. Примерно так же поступают с солдатами. Происходившее той ночью превосходило по насилию и жестокости все ранее виденное.

Семьи некоторых своих родственников, основной обоз и казну Дарий оставил в Дамаске, но большое число женщин, сановников, проституток, служанок, евнухов и слуг сопровождали войско и оказались в лагере у Исс в руках победителей. Грубые македоняне, горцы Иллирии, Фессалии, Фракии, ахейцы и афиняне набросились на живую добычу, вытаскивая несчастных из колесниц и шатров. Охваченные ужасом женщины нигде не могли найти спасения, всюду их настигали обезумевшие мужланы, на каждую набрасывалось с десяток македонян. Вояки неистово срывали с жертв одежды и украшения, насиловали женщин прямо на трупах, утопающих в еще не остывшей крови. Душераздирающие вопли отчаяния, страха и боли раздавались в наступающей ночи. Те из воинов, кто не успел захватить женщину, срывая злость, насиловали молодых слуг, прислужников священнослужителей или упивались убийствами, вырезая раненых, пленных, детей.