Алан Савадж - Османец

Баязид был счастлив. Сыновья были уже взрослыми, его самого давно считали импотентом.

Теперь появилась новая причина не выпускать Эме из личных покоев. Матери Коркуда, Ахмеда и Селима быстро управятся с этим.

С рождением дочери память о Вильяме, казалось, несколько затуманилась. Когда Эме спрашивала о нём евнухов, ей говорили, что Вильям пропал в горах Тавра и его считают погибшим. Имя его никогда не произносилось на заседаниях дивана.

Такова была её судьба. Если Баязид и был разочарован, что Эме родила дочь, он всё-таки гордился тем, что он настоящий мужчина. Через год она вновь стала матерью. Вновь родилась девочка, и это успокоило её. Отпадал риск борьбы за будущее султанство, и не было угрозы жизни её ребёнку.

К этому времени отпала нужда в её заточении. Она продолжала жить в личных покоях, но ей дали свободу гарема. Это её радовало. Теперь она находилась в окружении других женщин и завоевала особую дружбу и покровительство султан-валиде Гульбехар — любимой жены Мехмеда Завоевателя. Гульбехар было всего четырнадцать, когда она родила Баязида, и теперь, когда султану исполнилось уже шестьдесят, ей было только семьдесят четыре. Это была замечательная женщина, и даже морщины не могли разрушить красоту, вскружившую когда-то голову Мехмеду.

Жизнь Эме стала такой спокойной, какой не была даже в юности. Баязид состарился, стал раздражителен и постоянно надоедал ворчанием. Ему не удавалось сделать её беременной, и он начал искать разнообразия. Теперь он обладал ею не более десяти раз в год, но даже эти редкие встречи были более регулярными, чем отношения с какой-либо другой наложницей.

Эме знала, что Баязид — развратник, пьяница, трус и вдобавок ко всему он был таким жалким и насмерть перепуганным в тот день два года назад, когда от землетрясения стены дворца дали трещины. Он был убийцей и подлым человеком, и всё же просто потому, что Эме знала его так хорошо, он был для неё больше мужем, чем Вильям.

И всё же Баязид не был безнадёжно испорченным человеком. Высшие сановники относились к нему с презрением, ибо он мир предпочитал войне и занимался в основном пополнением дворцовой библиотеки редкими книгами и предметами искусства, собранными со всей Европы, хотя и опасался выставлять картины, изображавшие человека.

Он был щедр, завалил её подарками, золотом и красивыми вещами, не скрывая восхищения её девочками-подростками.

Предоставленная самой себе, Эме занималась образованием. Она нашла подруг в гареме, хотя гречанки и болгарки, анатолийки и черкешенки оставались слишком ребячливыми и простыми для неё. Она предпочитала компанию своих евнухов и особенно Али.

В гареме нельзя было обрести настоящее счастье. Но можно было найти успокоение.

И вот сегодня Баязид впервые пришёл в её личные покои и к тому же очень расстроенный. Вероятно, случилось что-то ужасное...

Султан упал на диван, потрясая всеми складками оплывшего тела.

— Меня предали, — застонал он. — Меня предали!

Эме присела рядом.

— Кто, падишах?

— Селим! Любимый из моих сыновей. Этот бес Исмаил Персидский поднял восстание в горах Тавра. Я послал против него Селима с армией. А он присоединился к мятежникам и идёт с армией на Константинополь. Идёт на меня! Именем Аллаха! Меня предали! Я пригрел змею на груди!

— Может, ты волнуешься раньше времени, падишах, — сказала Эме. — Ты отправил сына подавить восстание, и он сделал это. Если он добился победы без сражения, убедив восставших вспомнить о долге, можно только поблагодарить его.

— Ты ничего не знаешь, женщина! — вспылил Баязид. — Знаешь ли ты, кто стоит во главе восставших?

Эме уставилась на него, и ужасная мысль промелькнула в её голове.

— Да, — кивнул головой Баязид, — Хоук-младший, который величает себя Хоук-пашой. — Он отбросил её руку, встал и отошёл к окну, которое выходило во двор гарема. — Хоук-паша! Кошмар, восставший из мёртвых, чтобы уничтожить меня!

Эме инстинктивно прижала руку к горлу. Хоквуд идёт с армией на Константинополь! Вильям! Спустя восемнадцать лет!

Баязид угрожающе поднял руку.

— Он хочет моей смерти и каким-то образом уговорил моего сына. На вот что я скажу тебе: прежде чем он ступит во дворец, ты умрёшь! Он никогда не получит тебя! Никогда!

И Баязид вышел из комнаты.

Несколько секунд Эме продолжала сидеть неподвижно. Никогда в жизни она не была так сильно напугана.

Меньше всего она боялась того, что мог сделать с ней Баязид. Он не мог угрожать ей всерьёз: она же была любимой наложницей. Но мысль, что она снова увидит Вильяма, явившегося, чтобы отомстить за неё через восемнадцать лет...

Она чувствовала себя как восемнадцатилетняя девушка. Сердце её трепетало, щёки горели. Вильям скоро будет здесь.

Она рассуждала: если спустя восемнадцать лет Вильям решил идти на Константинополь, делал ли он это из-за неё? Ведь он знает, как она жила все эти восемнадцать лет. Он всё знает и несмотря на это идёт.

Она должна жить, чтобы встретить его. Это её судьба, её предначертание. Она и выжила только потому, что верила — Вильям отомстит за неё. Бог сыграл с ней злую шутку, но теперь к ней возвращается её настоящий господин.

Не надо бояться. Ей тридцать девять, она чуть-чуть поправилась, но не так, как большинство женщин. Она всё ещё самая прекрасная женщина в гареме. Волосы всё ещё как золотая пряжа, а кожа гладкая...

Вильям полюбит её снова. Потому что он идёт к ней.

Более чем когда-либо она полагалась на Али, ведь он её друг. Новости были жизненно важными, и Али так :же, как и все, знал, что происходит в мире. Она заставит его рассказать всё.

— Принца Селима называют Грозным, — сказал ей Али. — Он уничтожает всё и вся на своём пути. Теперь он миновал Брусу и идёт к Босфору.

— А местный гарнизон? Будут ли они сражаться за султана?

— Если бы он встал во главе — возможно, — отвечал Али. — Но у Баязида не хватит на это мужества.

— Это правда, что Хоук-паша идёт с принцем? — настаивала Эме.

— Правда, госпожа.

— А что другие принцы?

— Они разбежались. Ахмед у персов. Коркуд — в Венеции. Теперь они — ничто, пока жив Селим.

Но Селим не может умереть, он ведёт к ней Хоук-пашу. Она была в смятении, и ей казалось, что вот-вот она умрёт.

Константинополь ждал.

— Принц у Босфора, госпожа, — доложил Али. — Он предложил султану сдаться.

У Эме перехватило дыхание.

Женщины гарема собрались, перешёптываясь, боясь сказать что-либо лишнее: они ждали ниспровержения своего господина. Жители Константинополя находились в таком же состоянии. Казалось, ночной воздух наполнился тревожными звуками, будто многоголосый шёпот сочился сквозь непроглядную ночь.

Эме. пробудилась в испуге, удивлённая тем, что всё-таки смогла заснуть. Она села и уставилась на дверь. Дверь была открыта. Но света не было.