Алан Савадж - Османец

— Кто там? — испуганно спросила Эме.

— Это Али, госпожа.

Вместе с Али были ещё два других евнуха.

— Что происходит? — спросила она.

— Армия принца Селима переходит Босфор. Завтра они войдут в город, — сказал Али. — Янычары местного гарнизона поддержали принца.

Али подошёл к кровати, другие евнухи стояли позади него.

Глаза Эме привыкли к темноте, и она ужаснулась, увидев, что евнухи держат мешок, а в руках Али поблескивает струна.

Эме прижалась к стене.

— Нет, — сказала она. — Ты не можешь!

— Таков приказ хозяина, госпожа.

— Ты не посмеешь, Али! Ты не сделаешь это!

— Я должен повиноваться своему хозяину, госпожа. Идём.

Эме задыхалась.

— Мои дочери...

— Им не причинят вреда, госпожа. Хозяин не хочет, чтобы ты попала в руки Хоук-паше, поэтому он приказал...

— Али, пожалуйста...

— Лучше умереть с достоинством, госпожа, чем быть задушенной в мешке.

Али потянулся к ней, но Эме пнула его. В темноте ничего не было видно, её удар пришёлся евнуху в грудь. Он схватил её за лодыжку, но она вывернулась и отпрыгнула в дальний угол дивана.

Он снова потянулся к ней, но его пальцы соскользнули.

Хотя двое других евнухов тоже пытались остановить её, она всё-таки сумела выбежать в коридор. Задыхаясь, Эме бежала к двери, выходящей наружу, двери, через которую никогда прежде не ходила. Она знала, что эта дверь охраняется, но внезапность её появления застала евнухов врасплох. Они закричали, но она уже проскользнула мимо них и выскочила из гарема.

Эме знала, что находится на верхнем этаже, но она также помнила, что дворец стоит напротив внешних стен города — тех стен, где Босфор омывает дворцовый мыс. Значит, всё равно её ждёт Босфор, но если ей удастся попасть в него не связанной... Память вернула её на двадцать семь лет назад, к тому лету, когда она с матерью и сёстрами купалась в Сене. Она плавала в широкой реке, несущей свои воды гораздо быстрее Босфора. Двадцать семь лет назад — но, конечно, она и теперь сможет плавать.

Дворец освещался факелами, установленными на стенах, и Эме побежала к окнам в дальнем конце верхней галереи.

Охранники появились из арочных проходов с обеих сторон и начали кричать, но в основном друг на друга. Обнажённая женщина, бегущая по коридору, — зрелище, которое никто из охранников не видел в самых диких своих фантазиях. Её бледная кожа и развевающиеся золотые волосы говорили им, кто она: каждый слышал о любимой наложнице, даже если ни один мужчина, за исключением султана, не видел её за эти восемнадцать лет.

Пользуясь их смятением, Эме добежала до окна.

Али появился в дальнем конце галереи.

— Остановите её! — завизжал он. — Схватите её!

Когда охранники побежали вперёд, Эме в панике посмотрела на них, затем в темноту за окном. Она не имела понятия, что находилось там. Внизу могли быть или ласковая вода, или острые камни.

Но это лучше, чем струна и мешок.

Когда добежавший охранник потянулся к ней, она вскочила на подоконник и бросилась вниз, в темноту.

«Когда-то я ненавидел этого человека», — думал Вильям Хоквуд, глядя на бывшего султана Баязида II.

Но можно ли было теперь ненавидеть этого сгорбленного, разбитого, жалкого человека?

Складки жира на подбородке и плечах, груди и животе затряслись от страха, когда Баязид предстал перед сыном.

— Иди с этими людьми, отец, — приказал Селим.

Баязид затрясся ещё больше.

— Ты не умрёшь, — сказал ему Селим. — Но мир никогда больше не увидит твоего лица. Иди с этими людьми.

Баязид, понурив плечи, направился вперёд в окружении охранников. Поравнявшись с Вильямом, он взглянул на него и снова вздрогнул. Теперь он стоял в Порте и смотрел на стройные ряды янычар. Его войска, во главе которых он никогда не стоял.

Теперь они принадлежали его сыну и за него они пойдут на край земли.

«Селим Грозный! Это имя себя оправдало», — подумал Вильям. Вместе с этим именем он будет мстить.

— Мне очень жаль, Хоук-паша, — сказал новый султан, — но обстоятельства вынуждают меня нарушить данное мной слово. Твоя жена мертва. — Он указал на ожидавших евнухов. — Эти люди говорят, что она выбросилась из окна, чтобы не быть задушенной по указанию моего отца.

— Никто не может избежать своей судьбы, падишах, — сказал Вильям. — Позволишь ли ты мне вернуться в свой дом?

Селим сжал его плечо — величайший знак уважения в мусульманском мире.

— Занимай свой дом, Хоук-паша, — сказал он. — Но нас ожидают великие дела — тебя и меня.

Оставалось ещё двое братьев, и их надо было уничтожить, шах, которого надо было разбить, и весь мир, которому надо было показать, что новая сила поднимается в Константинополе.

— Я готов, падишах. — Вильям поклонился.

Он переправился в Галату и вошёл в дом отца; юный Гарри сопровождал его. Слуги низко поклонились ему. Наложницы Энтони Хоквуда и жена-турчанка Джона Хоквуда удивлённо смотрели на Вильяма. Они так и жили здесь на протяжении восемнадцати лет. Теперь у них был новый хозяин.

— Покойся с миром, — сказал Вильям, входя в личные покои своего отца.

Гарри задержался в дверях.

— Я немедленно пошлю за твоей матерью, — сказал Вильям. — Здесь снова будет наш дом. А теперь оставь меня.

Мальчик вышел. Вильям подошёл к окну и посмотрел вниз на Золотой Рог. Наконец-то он дома, здесь он не был более тридцати лет. В девятнадцать он уехал отсюда в Брусу с принцем Джемом; дважды он возвращался сюда на несколько дней. Теперь ему вряд ли удастся остаться здесь надолго, если он понадобится султану. Но теперь это был его дом, дом, принадлежавший Хоук-паше.

Бесполезно оглядываться назад, останавливаться на том, что могло было быть. Он знал победы и знал поражения; теперь он будет служить Селиму и впереди их ждут только победы. Гарри Хоквуд будет гордиться своими славными предками.

Он знал и счастье и печаль. Теперь он был печален. Но Джованна скоро придёт к нему, и, если она никогда не могла заменить ему Эме, она всё-таки всегда могла его успокоить.

И тогда...

Вдруг он услышал какой-то звук, обернулся — и увидел перед собой привидение.

Инстинктивно он сделал шаг вперёд.

— Я должна была снова увидеть тебя, — сказала Эме.

Они смотрели друг на друга.

— Я должна знать, — продолжала она, — могу ли я снова начать жить и смеяться. И любить...

Он молча смотрел на неё.

— Увы, — сказала она, — кажется, лучше было бы, если бы меня задушили.

Вильям Хоквуд протянул к ней руки.

Одно мгновение в небытия опустошенье,

Из жизни кладезя испить — одно мгновенье,

Но блекнут звёзды; караван — вперёд,