Фаддей Булгарин - Димитрий Самозванец [litres]

— Прямым путем около тысячи верст, а по берегам в полтора столько, — сказал он.

— Написано ли тут, как богат этот город Трапезунд и много ли в нем жителей? — спросил кошевой.

— Это здесь не написано, но я знаю, что город богат и имеет до 30000 жителей, — отвечал Лжедимитрий.

— И то добре! — сказал атаман. — Нам нужны деньги, и я хочу поочистить этот город Трапезунд, — примолвил он, улыбнувшись, и выпил чарку водки.

— Разве у тебя есть корабли? — спросил Лжедимитрий.

— А на кой черт мне корабли! — возразил кошевой хладнокровно, закусывая сухарем. — Я люблю топить и жечь корабли, а не ходить на них.

— Да ведь без кораблей нельзя и добраться до Трапезунда, — сказал Лжедимитрий. — Надобно проплыть поперек почти все Черное море; как же ты хочешь попасть туда?

— Уж конечно не на крыльях и не на облаках, а по-казацки, на наших чайках, — сказал кошевой, наливая себе другую рюмку водки.

— Черное море глубокое и бурное, особенно в нынешнее время, — возразил Лжедимитрий, — чайки твои разнесет, как щепы, по морю.

— Ну, вот ты говорил, что виделся с смертию глаз на глаз, а теперь запел другое! Видно, ты встречал смерть сухую, а не мокрую, когда боишься моря, — сказал атаман, грызя сухарь и улыбаясь.

— Я не боюсь ни сухой, ни мокрой смерти, — возразил Лжедимитрий, — но почитаю долгом сказать тебе, что знаю. На лодках ходят по рекам, а в море на кораблях.

— А мы так люди небогатые, кораблей не имеем, а пойдем туда же на лодках, куда другие ходят на кораблях, — сказал атаман. — Куда пролетит птица и проплывет рыба, туда проберется и запорожец. Слышишь ли, Дмитрий!

— Слышу и готов идти с тобою куда угодно, — сказал Лжедимитрий.

— И то добре! У нас есть стрелки, которые показывают северную сторону, есть часы и вот эта бумага, да еще и другая побольше, на которой расписано одно Черное море. Я возьму тебя с собою, слышишь ли, чтоб ты вел нас по этой бумаге. Только до поры молчи и не сказывай, куда пойдем, чтоб кто-нибудь не проболтался на дороге к морю.

— Благодарю тебя за выбор, — сказал Лжедимитрий. — А где ж наши ладьи?

— В лесу, на пнях! — отвечал кошевой, улыбаясь и налив третью рюмку водки.

— Итак, мы пойдем в поход на будущую весну? — сказал Лжедимитрий.

— Чрез две недели, приятель! — возразил атаман. — Деньги мне нужны для войска на зиму. Чрез шесть недель мы будем обратно в Сечи, исключая, однако ж, тех, которым придется заснуть навеки на турецком берегу или приютиться на дне морском. Кому добыча, а кому смерть! И то добре! Прощай, ступай спать. Завтра потолкуем более.

Две недели провели запорожцы в совершенном бездействии, между тем как отряд искусных ремесленников и опытных в постройке судов казаков работал на берегу Днепра, в месте, называемом Войсковое Щебевище [164]. Наконец, посланный от войскового обозного, присматривавшего за работами, донес атаману, что суда готовы. На другой день был назначен поход из Сечи к судам. Того же вечера при огнях поставили на паромы пушки, заряды, запасное оружие и бочки с сухарями, с пшеном и саламатой. Казаки запаслись одеждой, то есть каждый взял на дорогу одну пару платья и одну рубаху; осмотрели ружья и пистолеты, навострили сабли. Ночь провели в веселии, прощаясь с остающимися товарищами. Всего назначено было к набегу восемь тысяч самых удалых казаков. Они почитали себя счастливыми сим выбором и охотно шли на опасности, как на пир.

С восхождением солнца заблаговестили во все колокола, и все войско собралось на площади вокруг церкви. Под открытым небом стоял налой, пред которым священник совершал молебствие с коленопреклонением, окропил святою водой знамя атаманское и допустил приложиться к кресту всех отправляющихся в поход. После молебна кошевой атаман Герасим Евангелик выступил на средину и произнес речь к войску.

— Молодцы! — сказал он. — Вы избрали меня своим кошевым атаманом, чтоб я пекся о вашей безопасности, поддерживал славу знаменитого войска его королевской милости запорожского и помышлял о всех ваших потребностях. Опасности нет ни от турок, ни от татар; ляхи, которые называют себя нашими панами, сидят тихо и не трогают нас; но они хотят, чтоб мы слушались их, а не думают о нашем содержании. У нас нет ни денег, ни съестных припасов на зиму, а слободских запасов недостаточно для целого войска. Итак, я пойду _с удальцами на воинские промыслы; или возвращусь с добычей, или положу голову со славой. Когда буду жив, скажете спасибо, а когда лягу костьми, добром вспомянете. Герасим Евангелик никогда не думал о себе, думал только о славе и благоденствии целого войска. Не жизнь мне дорога, но Запорожье! Отправляясь в опасный поход, завещаю вам одно: храните навсегда православную нашу веру и свободу Запорожья. Прощайте!

— Ура! да здравствует наш храбрый кошевой атаман! — раздалось в толпе. Восклицания продолжались, пока не ударили в литавры. Атаман перекрестился, прилег к земле, поцеловал ее и, взяв горсть земли, завязал в кусок полотна и привесил к кресту. Все казаки, отправляющиеся в поход, последовали примеру атамана. У многих из них навернулись слезы.

— Господи! благослови наше Запорожье! — воскликнул атаман. — Допусти каждому доброму казаку схоронить кости в земле родимой или с землей родимой! Молю тебя, Господи, чтоб ни один казак не отдался в плен и чтоб вражья рука не прикасалась к этой святыне. — Атаман поднял вверх крест с землею, а казаки воскликнули:

— Победа или смерть, но не плен!

— За мной, ребята! — сказал атаман. Ударили в бубны и литавры, заиграли на трубах, и атаман, неся сам свое знамя, вышел из Сечи с своими казаками. Со всех батарей начали стрельбу, зазвонили снова в колокола, и церковные певчие с хором казаков запели громогласно «Многая лета!»

Отряд шел по берегу Днепра, в виду своих плотов. Кошевой отдал знамя хорунжему и подозвал к себе Лжедимитрия и Меховецкого.

— Послушайте вы, ляхи! — сказал атаман. — Народ вы храбрый, нет спору, подраться охотники, а воды не любите…

— Правда, что мы предпочитаем воде вино, — возразил, улыбаясь, Меховецкий.

— Вино любим и мы, запорожцы, да не в том сила, — сказал атаман. — Ходить водою вы не мастера, хотя королевство Польское тянется от Немецкого моря до Черного. Ваше дело — конь да сабля! И то добре! Хотел бы я вам поверить дружины, да нельзя. Всякому свое: щуке бушевать в море, а орлу по поднебесью. Итак, вы останетесь при мне, на моей чайке, и будете драться рядом со мною.

Иваницкий и Меховецкий поблагодарили атамана за оказанную им честь.

К вечеру казаки пришли на то место, где были построены лодки. Лжедимитрий, жадный всему научиться и все испытать, с любопытством рассматривал сии чайки. В длину они имели около восьми, в ширину и в глубину до двух сажен. Они были построены из досок твердого дерева, прибитых гвоздями к основе. Кверху они были гораздо шире, нежели в подводной части. По обеим сторонам чайки прикреплены были большие связи тростника, чтоб судно не перевернулось в качке. На обоих концах было по рулю и на каждом боку по 15 больших весел. В средине складная мачта с одним четвероугольным парусом. Суда обмазаны были густою смолою и обвязаны плотно лыковыми веревками. Каждое судно построено было в две недели шестьюдесятью казаками [165].