Борис Павленок - Преданный и проданный

Увлёкшись, Гришка не заметил, как насторожилась Екатерина, сколь быстрым и пронзительным был её взгляд. Но тут же замкнулась, ушла в себя. Вращая на пальце Гришкин подарок, ответила:

— Будет вам наследственный почёт, всех в сиятельное достоинство возведу... В свой час.

— А под венец? — настаивал Гришка.

— Венец, венец, заладил своё... Ещё не остыла сковородка, на которой моё величество испекли, а ну как переиначат? Наследников аж трое — Пётр, Павел да Иванушка. И ещё подумай, — через короткую паузу добавила она, — как можно под венец при живом муже?

— Ну, это дело поправимое, — засмеялся Гришка, оживившись, — это мы быстро уладим. А что до своры придворных твоих, мы их хош поодиночке, хош дюжинами приберём, только дай знать. За Орлятами как за каменной стеной.

— Поправимое, но не поправленное, — проговорила Екатерина словно бы про себя, и уже к Гришке: — А как там в Ропше, еды, питья достаточно, может, подослать чего-нибудь? И Петруша в порядке ли? А то он пьяный и на рожон полезть готов, товарищи твои молодые да горячие...

— На рожон так на рожон, кто его удержит, так ведь? — Орлов пытливо вглядывался в лицо Екатерины, но не прочитал на нём ничегошеньки.

— Может быть, деньгами поиздержались ропшинцы? Так я подошлю.

— Деньги, они никогда не в тягость, — согласился Гришка. — Я бы и свёз.

— Нет уж, тебе на мызу соваться нечего, мало ли что там случится, меня сразу приплетут. — Екатерина распустила верхние ленты халата, полуобнажив грудь. Вытащила из ушей серёжки, сняла ожерелье. — Душная ночь.

Гришка подхватил её на руки и понёс в кровать.

Рано поутру, держа на поводке комнатную собачку Сутерленда, Екатерина чёрным ходом спускалась в парк. В полутьме дворцовых катакомб ей встретилась фрейлина и приложила палец к губам:

— Тс... Он спит.

— Кто спит? — громко спросила Екатерина.

Фрейлина испуганно пискнула и, зажавшись в коленках, присела.

— Ваш... велич...

Екатерина заглянула в открытую дверь каморки — не то сторожки, не то лакейской. За деревянным непокрытым столом с остатками еды — кусок пирога, зелень, окорок, недопитый кофе, — подперев кудрявую голову рукой, будто в горестном раздумье, дремал Потёмкин. Шляпа и шпага лежали тут же на столе. Пятерня, которую подставил под голову, утопала в кудрях. Протянуть руку, и вот они в ладони — тугие, блестящие, словно воронёные. Екатерина не удержалась, погрузила пальцы в волосы.

— Отстань... вздремну сперва... — пробормотал сонным голосом Григорий.

— А я не дам дремать. — Екатерина шаловливо растрепала пряди.

— Ох, надоела, вздую как следует. — Пальцы Потёмкина ласково схватили ладонь, коснувшись перстня, замерли на мгновенье, потом быстро пробежали по остальным перстням и кольцам. Сон будто ветром унесло, он вскочил, и растерянность, изумление, восторг, испуг — всё можно было прочесть на его лице. — Ваше Величество, простите, задремал, всю ночь в седле... — Он схватил и напялил шляпу, потом, сообразив, скинул её, поклонился, принялся застёгивать пуговицы мундира, одна с треском отскочила, покатилась по полу.

Екатерина, смеясь, спросила:

— Не дают спать девицы, так?

— Да где тут... — растерянно пробормотал Григорий.

— Ещё бы, такой паренёк! — Она милостиво улыбнулась. Сутерленд обнюхал сапоги Потёмкина и зарычал. — Ты из Ропши? Бедный пёс даже запаха его величества не переносит, сколько тому лет, а помнит битьё. Ты к кому?

— К Гришке.

— К кому? — переспросила императрица.

— К... гм... его превосходительству Григорию Григорьевичу.

— Его превосходительство понежиться любит, пока я совершаю утренний моцион. Составите мне компанию?

— Даже мечтать не смел...

Они пошли вниз по ступеням.

— Что за дела привели вас к Орлову?

— Да Алехан... то есть Алехан Григорьевич. — Потёмкин досадливо махнул рукой. — Алексей Григорьевич прислал.

— Вино и продовольствие, деньги? — Она знала, с кем имеет дело.

— Деньги, — смутясь, выдохнул Потёмкин.

— Так это ко мне, — ответила Екатерина. — Других просьб нет?

Они медленно сходили с крыльца.

— Доктора бы.

— Нездоров кто-то?

— Пётр Фёдорович. То плачут, то буйствуют, а то и в обморок. Не случилось бы чего...

— Пьёт небось без меры, оттого и болезни все, — перебила Екатерина. — Разве дурака от погибели микстурой убережёшь? Ну, ладно, доктора пошлю. А Алёхину... Григорьевичу передай, пусть не беспокоится, уж что будет, то и будет, на всё воля Божья. Так и передай, — подчеркнула она.

— Непременно. А долго ли в пущах тех сидеть нам, матушка?

— Я ж говорю: всё в руке Божьей, — снова укрылась за Всевышнего Екатерина. — А что ты, Григорий Александрович, всё о других заботишься: «мы» да «мы»? О себе не просишь — чинов ли, денег, деревень?

— Я, государыня, не ищу подаяния.

— Не подаяния, а воздаяния за заслуги твои передо мной.

Потёмкин ответил сдержанно, но страстно:

— Нет высшей награды, чем видеть тебя, слышать тебя и ощущать твоё присутствие, государыня.

— Ой ли? — поощрила Екатерина.

— Клянусь Владычицей Небесной, ликом Божьей Матери Смоленской. — Потёмкин вынул из-за пазухи заветную иконку, поцеловал.

— Грех это — втягивать Божию Матерь в дела интимные, — попрекнула Екатерина.

— Не токмо грех, смертную казнь готов восприять ради тебя. Дай, прошу, хоть надежду любви.

Екатерина видела непритворные волнение и искренность Потёмкина, блеснувшую в глазах слезу, и, что лукавить, волновал её, любвеобильную и падкую до силы мужской, молодой смолянин, нравилась ей стать, достоинство и гордость, дерзостная независимость и прямота юного вахмистра, а было в ту пору Григорию Потёмкину чуть за двадцать. Вздохнув своему потаённому, ответила Екатерина не без грусти:

— Друг мой, запомни: ни в делах, ни в чувствах своих монархи не вольны.

Потёмкин опустился на колени:

— Дозволь, царица моя, любить хоть издали.

Екатерина огляделась осторожно, не видел ли кто, и приказала:

— Встань сейчас же и не смей более. Сказано: не вольна я. Пройдём-ка, пройдём в беседку, я пуговицу тебе пришью. Что, изумлён? Думаешь, у царицы не бабьи руки? И руки, и всё остальное... — Она не могла не дразнить, не соблазнять, не тешиться мужским куражом. Засмеялась и выгнулась, вздела руки, чтобы поправить узел волос на затылке, и не спешила выпрямить стан. Не бог весть какая уловка, а Потёмкина кинуло в колотун — горяч был!

— Жизни себя лишу!

— Не спеши, это всегда успеется. Скидай мундирчик да псинку поводи, а я нитку вдену в иглу. — Она полезла в мешок с рукоделием, отмотав и откусив нитку, спросила: — Ожерелье, что Гришке в карты проиграл, откуда?

— Принц Георг Голштинский при аресте отдал, — усмехнулся Григорий.