Александр Красницкий - В тумане тысячелетия

Пламя озаряло фигуру прорицательницы, как бы застывшей над костром. Она, ни разу не моргнув, глядела на пламя, причём лицо её принимало то страдальческое, то радостное выражение.

Наконец дым рассеялся...

— Видела, всё видела! — прошептала она, и вдруг, будто приподнятая какою-то неведомой силой, быстро подошла к Святогору.

Юноша с изумлением смотрел на неё. Он даже и не подумал отшатнуться, когда прорицательница опустила свои костлявые руки ему на плечи, и с вниманием стал прислушиваться к её отрывистому шёпоту.

— Видела я в дыму будущего страну великую. Много городов в ней крепких и сильных. Богата и могуча эта страна, славнее всех она, сильнее всех она между остальными странами мира. И все, населяющие её города и веси, довольны и счастливы!

Старуха замолчала на несколько мгновений, сняла руки с плеч Святогора и, выпрямившись, громко воскликнула:

— Великое будущее у тебя, юноша! Такого никогда ещё ни у кого не было и не будет! Слава, почести, власть ждут тебя. Ты будешь повелителем той огромной страны, которую я видела... Солнце никогда не будет заходить в твоих владениях, и из рода в род будет увеличиваться твоя страна. Сотни лет будут править твои потомки, окружённые вечной славою, а имя твоё перейдёт в память всех народов во веки веков! Приветствую тебя, владыка половины мира!

И она с этими словами низко-низко поклонилась Святогору.

— Когда же это будет, матушка? — спросил юноша, поражённый загадочными словами.

— Когда ты станешь соколом! — ответила прорицательница и смолкла.

Угрюмый край! Его красам...

грюмый край... Низко, совсем низко над его мрачными скалами несутся по свинцовому небу... не облака, нет, а какие-то обрывки облаков...

Мрачные гранитные скалы тянутся к небесам. Горы кажутся нагромождёнными на горы. Они уходят своими вершинами в облака. У подножия их вечно бурлит такое же мрачное, как и суша, море... Вечно покрыто оно высокими валами, вечно гуляют в его просторе шквалы да ладьи ищущих добычи и приключений викингов, не знающих над собой никакой власти, кроме собственной, никакого права, кроме того, что дают острый меч, сила да отчаянная храбрость.

В этот край стремится Святогор. Второй родиной должны ему стать угрюмые скалы, застланные туманами фиорды Скандинавии. Там он надеется рассеять тоску, подавившую всё его существо, забыть разбитые мечты и набраться сил для выполнения той задачи, которую он поставил целью своей жизни.

Эта задача — месть отринувшей его родине...

Месть, беспощадная месть, на какую только способен человек, чувства которого не сдерживаются культурой.

Суровый, закалённый в постоянной борьбе с природой, с злой мачехой, народ живёт в том краю, куда направлял все свои помыслы молодой изгнанник...

Жизнь этого народа — борьба; удовольствие его — шум битвы. Отрадным в его жизни является одно только сознание, что после славной смерти на ратном поле не умрёт имя храбреца, и он, покончив счёты с жизнью, будет принят в светлую Вальгаллу, где ждут его валькирии, девы неземной красоты, а также беззаботная жизнь среди постоянных битв, чередующихся с шумными пирами.

Знает храбрец, что есть в страстно желаемой им Вальгалле огромный шатёр, весь созданный из копий храбрецов; пол шатра выложен щитами, скамьи покрыты кольчугами и панцирями. За столами сидят доблестные берсерки вместе с асами, отдыхая от шумных битв и наслаждаясь удовольствиями, на земле недоступными.

Удастся ли Святогору совершить берсерке-ранг [14] Ратный подвиг. ?

Да. Он надеется на это и верит в свои силы. Не для мирной спокойной жизни идёт он сюда. Прочь домашний уют! Шум сражений влечёт его. Под звон клинков он забудет свои мрачные думы. Он не боится смерти. В первой же битве далеко он отбросит от себя свой щит — на что щит храброму, которого ожидает блаженство в светлом чертоге Вальгаллы!.. И с одним мечом он кинется на врага. Пусть он погибнет в жарком бою. Что до этого? Память о нём не умрёт, и все, видевшие его смерть, все, даже враги, назовут его берсерком.

Ближе и ближе заветный край. Славянские и норманнские ладьи прошли уже бурное Нево и по небольшой, но широкой и быстрой реке плывут к землям вожан, откуда уже и рукой подать до Скандинавии.

Всё веселее лица у норманнских ярлов — у Фарлафа, Руара, Инглота, Стемида. Всё чаще звучит в ладье Святогора громкий, трубному гласу подобный, весёлый голос Рулава.

Желанная родина близка.

Все ладьи прошли залив [15] Финский залив. и вышли в грозное Варяжское море. Близок Готланд. Ладьи оставили его слева от себя. Но как ни короток, сравнительно с пройденным, оставшийся путь, он представляет гораздо больше опасности, чем весь далёкий путь из варяг в греки.

Рыщут по морю викинги. Для них здесь всё равно: свой ли, чужой ли — были бы добыча и возможность отвагой блеснуть... Не задумаются они напасть на ладьи Фарлафа, даже несмотря на то, что ярл этот всем им хорошо знаком; вступят в бой неравный, постараются отнять все богатства, собранные с таким старанием во время далёкого и трудного похода в славянские земли.

Знал это Фарлаф. Очень опасался он встречи с кем-либо из викингов. Поэтому удвоена стража на всех ладьях. Смотрят в оба часовые. И хранит кроткий Ниорд пловцов, посылает им попутный ветер и отводит опасные встречи.

Держит путь небольшая флотилия прямо на Упландию. За Готландом она разделилась. Фарлаф со своими пошёл влево, к Кольмару; славянская ватага, которую повёл Рулав, ни за что не пожелавший расставаться со Святогором, пошла на Росслаген, где она ожидала радушного приёма в Сигтуне от престарелого упсальского конунга Белы, охотно принимавшего к себе пришельцев из славянских земель.

Много живёт на Росслагене славян. Они как будто облюбовали этот полуостров, и редкие из них минуют его, являясь из далёкой своей страны искать счастья в угрюмую Скандинавию.

Как ни много их, но они, поселившись на земле Белы, казалось, совсем отрешились от своего прошлого, позабыли родину и превратились в таких же скандинавов, какими были исконные обитатели этой страны.

Наши предки, отделённые от нас тысячей с лишним лет, очевидно, нисколько не уступали своим потомкам в способности растворяться во всяком народе, среди коего им приходилось селиться.

Они забывали родину, её обычаи, её быт, и, прожив несколько лет среди чужого им племени, перерождались и принимали от него всё, чуть не до внешности включительно.

Такова уж общая способность славянских народов.

Не только с победителями, но и с побеждёнными сливаются они и теряют самих себя в массе чужого народа.