Александр Красницкий - В тумане тысячелетия

В палатах стало тихо. Молодые варяги и норманны оставили полные вина чаши. Все они так и пожирали глазами прекрасную дочь конунга, ожидая, что выбор её остановится на ком-либо из них.

— По древнему обычаю нашему, — говорил Бела, — возьми рог, дорогая дочь моя, и поднеси его своему избраннику. Успокой моё сердце, дай мне умереть спокойно, дай мне узнать при жизни, что выбор твой пал на достойного.

Святогор слушал эти слова старика с замирающим сердцем. Он снова переживал тяжёлую минуту. Было на пиру столько знатных ярлов, древних родом, богатых добром, и никакое соперничество с ними безвестному варягу не представлялось возможным.

Вдруг видит он, сходит Эфанда со своего места; полный вином рог так и дрожит в её руках. Низко опустив глаза, проходит она по рядам воинов. Ярким солнцем пылают её щёки.

Снова замерла вся палата, даже старики с волнением следят за девушкой. Понурил голову Святогор; в эту минуту он страстно желал бы умереть, только бы не слыхать рокового, разбивающего все его надежды на счастье приговора Эфанды.

И вдруг совсем близко от себя слышит он робкий голос Эфанды:

— Если ты хочешь знать моего избранника, отец, то вот он.

Нам ком же она остановилась? Кто этот счастливец?

Святогор поднял голову и в первое мгновение не поверил тому, что увидел.

Эфанда стояла перед ним и трепетной рукой протягивала ему рог.

— Нет, нет, этого быть не может! — воскликнул молодой варяг. — Разве я, безвестный выходец, мог когда-нибудь надеяться на такое счастье!..

Но его прервал старый Бела:

— Прими без смущения рог, Святогор. Я рад, я счастлив, что свободный выбор моей любимой дочери остановился на тебе... Много здесь знатных норманнов, но ты, одинокий, давно уже прославил своё имя... Я верю, что и родную страну свою ты прославишь также... Будь отныне моим сыном, будь мужем моей Эфанды! Приветствую тебя, дорогой сын! Товарищи, друзья, кто разделяет со мной мою радость, приветствуйте и вы моего дорогого отныне сына!..

— Да здравствует избранник Эфанды! — раздались единодушные восклицания, и среди них голос урманского викинга Олофа звучал громче всех.

И старым воинам, и даже сверстникам Святогора были ясны все выгоды, которые могли быть последствиями этого избрания. Влияние Святогора на россов, большая часть которых являлись выходцами из земель славянских, было велико. Благодаря тому, что Святогор становился таким близким к конунгу лицом, число их, а следовательно — и количество норманнских дружин должны были возрасти, да и старые, прижившиеся уже на Росслагене, ильменские варяги, польщённые подобным выбором, должны были ещё более привязаться к стране, ставшей их второй родиной. Поэтому, когда Бела, сошедший со своего места, принял в свои объятия и крепко прижал к груди Святогора, ставшего при его приближении на колени, все как бы почувствовали себя сразу облегчёнными от тяжести, и пир зашумел ещё веселее и раздольнее.

Эфанда, по обычаю того времени, тотчас же удалилась из палаты...

Страна, где я впервые постигнул радость бытия.

вятогор не помнил себя от радости... Свершилось на яву то, о чём он мог только мечтать. Он, безвестный выходец, человек без роду и племени, оказался избранником могучего, уважаемого конунга... всё, решительно всё, представлявшееся только в заветных мечтах, становилось теперь исполненным. Даже то, что он глубоко затаил в своём сердце — месть отвергнувшей его родине, — могло теперь осуществиться.

Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Святогора в тот миг, когда старый Бела прижал его к своей груди. Громкие приветствия отуманили его. Совершившееся столь неожиданно событие казалось ему чудным сном...

— Что же ты не осушаешь рога, или не по сердцу тебе моя дочь? — с сердечной лаской в голосе обратился к Святогору конунг. — Ты молчишь, варяг... Мы ждём твоего ответа!

— Конунг, если бы ты мог знать то, что происходит сейчас в моём сердце! — воскликнул в воодушевлении молодой варяг. — Ты бы тогда не требовал ответа... Могут ли слабые слова передать чувства? Я, безвестный варяг, чужой между вами, и вдруг... о, конунг!., получаю то, о чём не могли и мечтать многие храбрые витязи... Разве могу я считать себя достойным выбора твоей дочери? Мне всё произошедшее представляется сном...

— Постой, Святогор! — перебил молодого варяга седой славянин-варяг, явившийся к Беле гораздо позже его, но уже успевший заслужить всеобщие почёт и уважение. — Дай мне сказать слово. Слушай, мой конунг!.. Что бы ни говорил Святогор, а вовсе он не безродный... Сам ты слышал не раз, что далеко за Нево, у самого истока великой славянской реки Волхова, стоит богатый славянский город. Деды ваши и прадеды знали его... Много норманнских гостей ходят мимо Гольмгарда по великому пути от нас в далёкую Византию. Вот из этого-то города родом наш Святогор...

— Он никогда не говорил об этом, — заметил Бела.

— Что же, что он молчал! Но мы, сыны этой страны, все хорошо его знаем. Слушай же дальше... Правит Новгородом — и много уже лет — известный повсюду посадник Гостомысл, муж крепкий умом...

— Слыхал я о нём, много раз слыхал! Мудр новгородский посадник, только его умом Гольмгард и держится...

— Вот видишь! Сам отдаёшь ты хвалу мудрости Гостомысла. Перед тобой племянник его — Святогор!

— Так ты племянник Гостомысла! — в удивлением воскликнул Бела.

— Да, это правда! Гостомысл мой дядя, — тихо ответил тот. — Судьба заставила меня расстаться с моей родиной.

— Зачем же молчал ты столько времени?.. О, Святогор! Если бы ты сказал мне это раньше... Кто знает, может быть, ты и не заставил бы так долго скучать по тебе мою Эфанду...

— Прости, конунг, я не знал, что подумаешь ты обо мне, отвергнутом родной стороной, проклятом служителями богов...

— Какое нам дело до того, что было раньше. Ты пришёл к нам, и мы не в праве были отказать тебе ни в приюте, ни в ласке. Но теперь, когда ты становишься моим сыном, заменяешь для меня моего Ингвора, теперь мне ещё приятнее узнать, что избранник Эфанды такой близкий родственник славного Гостомысла. Я боюсь одного, чтобы ты не покинул нас и не вернулся на родину.

— Ты прав, ещё раз прав, не могу поступить иначе... Я дал клятву вернуться на берега Ильменя и вернусь...

Нахмурил Бела седые брови. Очень не по душе ему пришлось такое признание. Он с неудовольствием взглянул на Святогора.

— Да, вернусь! — продолжал тот. — Лишь только часть твоей власти будет в моих руках. Хищным соколом полечу я с товарищами на ильменские берега, из края в край с мечом в руках пройду я славянские земли. Запылают в море огня жалкие селения родичей, с лица земли сотру я города когда-то родной мне земли, в прах разобью я кумиров, и только тогда вздохну я свободно: моя клятва будет исполнена... Местью, кровавой местью, поклялся я ей, меня отвергнувшей, и пока я жив только, мыслью о мести я буду дышать.