Анатолий Домбровский - Тритогенея Демокрита

— Так.

— Он снова сказал «так». Запомним и это. Если бы атомы не двигались, ничто не возникало бы? Так, Демокрит?

— Это очевидно, — ответил Демокрит.

— Сколько в мире атомов?

— Бесчисленное множество.

— Какова величина пустоты?

— Она бесконечна.

— Если одна величина вмещается в другой, можно ли сказать, что первая меньше второй?

— Это подтверждает опыт, — ответил Демокрит, уже догадываясь, к какому выводу хочет привести своих учеников Протагор.

— Бесконечное множество атомов вмещается в бесконечной пустоте и еще остается незаполненное пространство?

— Да.

— Может ли одна бесконечность быть меньше другой бесконечности?

— Нет. Если что-то меньше чего-то, то первое ограничено в размерах.

— Да! — радостно воскликнул Протагор. — Да! Ты сам это сказал. Ты сам опроверг себя!

— Покажи, в чем, — спокойно попросил Демокрит.

— Слушайте, — заговорил Протагор торжественно. — Если число атомов бесконечно, они должны заполнять собой все бесконечное пространство. Ибо если остается хоть немного пустоты, число атомов не бесконечно. И вот получается, что в мире нет пустоты. Если нет пустоты, нет движения. Если нет движения, ничего не возникает. Если ничего не возникает, ничего нет. Слушайте дальше. Если существуют различные вещи — светила, земля и небо, — значит, есть движение. Если есть движение, то одно из двух: либо число атомов ограничено, либо мир сотворен не из атомов, а из чего-то такого, что легко проникает друг в друга, не имеет образа и формы, движется в самом себе, заполняя собой Все, которое есть Ничто! — Последнее слово он выкрикнул во весь голос и поднялся на ноги.

Встал и Демокрит.

— Что ты скажешь? — спросил Протагор, видя, что Демокрит совсем не обескуражен его речью.

— Ты в своих рассуждениях, — ответил Демокрит, — блестяще следовал древнему методу опровержений и доказательств. Я же в своем изучении Вселенной следую наилучшему методу: я исхожу лишь из того, что имеется налицо в самой природе. В ней же имеется то, что ты пытался отрицать: возникновение, разрушение, движение, заполненное и пустое, множественное, одиночное, ограниченное и бесконечное. И если ты не можешь совместить все это в своих мыслях, значит, несовершенны твои мысли, Протагор. Природу и истину ты предаешь болтунам, Протагор! Ты сам — первый из них! — захохотал Демокрит и пошел прочь.

— Пустота — это ничто! — закричал ему вслед Протагор. — Ничто не может существовать, и ничего в нем не может находиться: ни атомы, ни боги, ни огонь, ни вода, ни воздух. Ничто — есть отсутствие чего бы то ни было!

В ответ он услышал все тот же хохот.

Демокрит уже миновал дикастерий — здание суда, когда его остановил чей-то оклик. Он оглянулся. Окликнувший прикрывал лицо плащом. И все же Демокрит узнал его — по голосу, по фигуре. Это был Диагор.

— Здравствуй, учитель, — сказал Диагор, не открывая лица; он остановился шагах в пяти от Демокрита. — Боюсь твоей палки, — объяснил он Демокриту свою нерешительность. — Твоего гнева боюсь, учитель.

— Почему же ты прячешь лицо? — спросил Демокрит. — Ведь я узнал тебя…

— Оно ужасно, — ответил Диагор. — Я обратился к асклепиаду Соклу, надеясь, что он знает тот способ лечения кожи, о котором ты говорил… Сокл сказал, что способ ему известен, собрал нужные травы и стал меня лечить.

— И что же?

— А ты погляди, учитель, — Диагор открыл лицо. Оно действительно было ужасно. Лоб, щеки, нос и губы покрывали язвы. А там, где кожа не была изъязвлена, она имела красный и лиловый цвет. — Ты видишь? — спросил Диагор, и из глаз его потекли слезы.

— Вижу, — ответил Демокрит. — Глупцов благоразумию учат несчастья.

— Что делать, учитель?

— Иди за мной, — ответил Демокрит.

— Я готов снести любые наказания за обиды, которые нанес тебе…

— Раскаяние глупца — пустой звук… Впрочем, иди за мной. Я попробую излечить твой недуг, Диагор.

— Жестокая судьба вновь толкает меня к тому, чтобы я принял твою помощь.

— А ты хотел бы, чтобы я обратился к тебе за помощью. Я помню наш разговор.

— Простишь ли меня, Демокрит?

— Это надежный закон: глупцы нуждаются в помощи мудрых. Я простил тебя.

Они пересекли площадь, лишь на мгновение задержались у гномона 43 43 Г н о м о н — солнечные часы. , установленного перед храмом Геракла. Тень уже касалась третьего деления второй половины. Будь Демокрит один, он остановился бы еще перед скульптурой Тимесия, чтобы сообщить ему слова, сказанные Гераклитом о другом изгнаннике — о Гермодоре из Эфеса. Он прочел эти слова недавно. Гераклит презирал эфесян за то, что они изгнали из своего города мудрого мужа Гермодора, и говорил, что в этом городе мудрее взрослых дети…

Дети, дети… Счастлив был Гераклит, предпочитая общество детей обществу взрослых. Счастлив и Протагор, беседуя с детьми…

— Я слышал твой разговор с Протагором, — сказал Диагор, когда они вышли из города. — Я стоял за деревом.

— И что же?

— Я подумал: зачем тебе пустота? Вот ведь что еще бывает: песок свободно перемещается в воде, и рыбы дышат водой. Пусть не будет пустоты, пусть будет нечто подобное воде.

— Это прекрасная мысль, Диагор, — похвалил поэта Демокрит. — Поэт мудрее и придумать не может. Но вот в чем беда: если отделить часть воды от другой части воды — а это легко проделать с любой жидкостью, Диагор, — что будет находиться между этими частями? Не пустота ли? Вода, как и все, о чем мы говорим: «Вот оно», нуждается во вместилище. И все же вода — прекрасный образ: песчинки перемещаются в воде, вода перемещается в себе самой, рыбы дышат водой, она прозрачна для лучей. Не потому ли Фалес назвал ее основой мира?

— Это так, — ответил Диагор, радуясь тому, что Демокрит похвалил его.

— Это так, — словно эхо отозвался Демокрит, — это так… — Но думал он уже о другом. — Не встречал ли ты в городе Алкибию? — спросил он.

— Нет, — ответил Диагор. — Сегодня не встречал. Раньше видел ее два или три раза на рыночной площади.

— Одну?

— Одну, — ответил Диагор.

— Кто-то пустил дурной слух о ней. Мне говорила Клита.

— Он дошел и до меня, учитель, — сказал Диагор, пряча глаза. — Но Алкибия чиста, как свет молнии.

Алкибия стояла в дверях дома, когда Диагор и Демокрит вошли во двор.

— Я рад видеть тебя, — сказал ей Демокрит.

— Я рада видеть вас обоих, — ответила Алкибия.

Потом она помогла им сооружать из камней, бревен и сена ложе для Диагора: Демокрит сказал, что Диагор будет жить в его доме до полного выздоровления; потом ужинала вместе с ними — так захотели Демокрит и Диагор. Если бы Демокрит был внимательнее и не предавался во время ужина отвлеченным разговорам, он заметил бы, что Алкибия и Диагор не раз обменялись многозначительными взглядами и жестами. Но Демокрит ничего этого не видел. Он рассказывал о Вавилоне, о вавилонских магах, о чудесах, которые они проповедуют, и полагал, что Алкибия зачарованно слушает его и смотрит на него.