Станислав Пономарев - Под стягом Святослава [Историческая повесть]

— Я т-те, рыло свинячье, — придвинулся к нему Бортя. — Как двину по сусалам, дак все слова бранные позабудешь. А ну пусти!

Сборщик податей отшатнулся, завопил:

— Эй, Лабун! Тут смертию мне грозятся!

Подошел рослый богатырь с мечом у пояса, спросил спокойно:

— Кто такие?

Бортя объяснил.

— Проходите. К Добрыне, говоришь. Его стан на Воиновом поле. Идите наверх.

— А дань? — не унимался толстяк.

— Ты что, ошалел? То ж ратники на ученье идут по княжецкому слову, — одернул его богатырь.

Проходя мимо, Ратьша состроил рожу мытнику. Тот аж онемел от обиды и хотел было наказать юнца. Но Лабун расхохотался и удержал ретивого служаку за воротник:

— Не замай! Гляди лучче, вон купец какой-тось с возом мимо проскользнул.

— Где-е?! — опешил мытник. — A-а! Стой! Стой, нечистый дух, кому говорят! А ну, подь сюда, косорылый…

Тем временем Бортя с сыновьями стали подниматься по извилистой дороге наверх. Народу вместе с ними шло немало, и у Борти нашлись знакомые — побратимы по славным делам ратным. В разговорах и подъем преодолели незаметно.

Перед входом на Воиново поле, между двух гор, протянулась саженей на сорок бревенчатая стена со сторожевой башней-воротами посредине.

Ратьша восторженно глянул налево, направо, присвистнул:

— Эв-ва! Залезь тут. Высота-а-а!..

Через трехсаженный ров перешли по подъемному мосту. Минули башенные ворота, и сразу взору открылась огромная площадь и гора Замковая с крепостью наверху.

— Помнишь, Сохота, как мы тут хакан-беку хвост прищемили? — спросил Бортя знакомца.

— Как не помнить. Вот битва была, не приведи Перун. Мне тогда козары добрую зарубку на плече оставили.

— И мне досталось, — посочувствовал ему лесовик. — Ошеломили палицей, дак дня три потом ако пьяный ходил.

— Не держишь обиду на князя? — спросил Сохота.

— За што?

— По его ж воле огнем тебя пытали.

— То не князя воля, а Сварога [47] Сварог — бог неба и небесного огня в мифологии древних славян и руссов. . Тогда я правду свою с каленым железом в руке доказывал. При чем тут князь?..

История эта произошла полгода назад. Тиун воеводы Ядрея Бакун Рыжий обвинил лесовика Бортю в краже коровы. Чтобы отвести от себя ложь, охотник пошел на испытание огнем. То есть в присутствии великого князя, мужей нарочитых [48] Мужи нарочитые (древнерусск.) — городская знать, бояре и старшие дружинники (гриди) великого князя. и волхвов [49] Волхвы (древнерусск.) — служители языческого культа у славян и руссов. он взял из костра левой рукой раскаленный кусок железа и пронес его пять шагов до жертвенной чаши…

— Как рука твоя? — поинтересовался Сохота.

— Ладонь покалечена, знамо дело. Да чуток пальцы шевелятся. Щит я приспособился держать. А правая рука сильна по-прежнему. Мы еще поглядим, скольким козарам мой добрый меч зарубок понаделает, коль степняки снова на нас полезут.

— А Бакун Рыжий как?

— Ему хуже пришлось, как руку в огне испытал. Ее потом ведуны отняли, гнить стала. Так лжу-та на людей возводить. Сварог, он все видит!..

А надо сказать, если обвиняемый доказал свою правоту, тогда оболгавший его должен был пройти то же испытание. Если ему не удавалось это (а Бакуну Рыжему не удалось), то, помимо увечья, доноситель уплачивал в казну князя и оправдавшемуся немалую виру — так тогда называли штраф…

— Што ему та рука? Ему бы, клопу смрадному, голову прижечь. А так… не работает же, а языком мелет… Эй, брат! — окликнул Бортя проходившего мимо воина. — Скажи, будь милостив, где тут стан витязя Добрыни?

— Вон стяг с кречетом, видишь? Там и Добрыня.

То и дело по площади сновали всадники. Ворота города на Горе были открыты. Там тоже виднелись воины в мерцающих на солнце кольчугах. Вдруг они расступились, и в поле выехала группа наездников на высоких конях. Они мчались прямо на лесовиков. Те посторонились.

— Слава! — раздалось вокруг.

— Кто это? — испуганно спросил Ратьша.

— Князь наш Святослав-витязь! — снял шапку Бортя.

Сыновья поспешили сделать то же.

Всадники стремительно проскакали вниз, к реке Лыбеди, где стояла крепость Язина. Ратьша с восхищением смотрел вослед мечте своей, герою его снов — князю-витязю Русской земли…

В стане Добрыни они тотчас попали к сотскому Остромиру, плотному белобрысому воину с простым, неприметным лицом.

— Берите колья, лапы еловые и ставьте шалаш вон в том ряду, — указал он. — Да посноровистей: скоро к котлам артельным звать будут.

Лесовикам дело привычное — через полчаса временное жилище было слажено, а внутри костер горел. Когда закончили, к ним подлетел на высоком соловом коне статный молодой витязь:

— О-о, Бортя! И ты тут? Мог бы из берлоги своей не вылезать, калечен ведь.

Старый воин поклонился:

— Не серчай, Добрыня-богатырь. Я вот только за сынами приглядеть. Поучу их науке ратной, как и меня отец мой когда-то учивал.

Ратьша с восхищением, рот разинув, смотрел на прославленного витязя.

— Молодец! — похвалил охотников Добрыня и тут, заметив отрока, рассмеялся: — Твой, что ли? И я когда-то таким был. Рот-то закрой, ворона залетит! — пошутил он и, размахнувшись плетью, хотел ударить коня, но нагайка вырвалась из руки его и улетела в сторону: кто знает, может быть, сделано это было нарочно.

Ратьша, как кошка за мышью, ринулся к ней. Подобрал и с поклоном подал Добрыне. Тот взял, спросил неожиданно:

— На коне усидишь?

— Да я… я… ако печенег.

Добрыня пронзительно свистнул, приказал подлетевшему всаднику:

— Скопа, дай коня воину сему. — Воевода указал на опешившего Ратьшу.

Тысяцкий соскочил наземь, подал повод отроку, и тот, еще не осмыслив всего, птицей взлетел в седло.

— Ловок! — изумился Добрыня, потом обернулся к ничего не понявшему Борте: — Дай мне отрока твоего. Хочу попытать, что он да как.

Отец только поклонился в ответ. Братья сделали то же самое, и зависть горела в их глазах.

— Ну, поехали, богатырь! — весело крикнул Добрыня и рванул повод коня.

Его иноходец рванулся вперед. Ратьша, как приклеенный, следовал в трех шагах позади.

У ворот крепости Язины витязь осадил коня. Ратьша сообразил что к чему, слетел наземь и поддержал стремя Добрыни. Тот усмехнулся, приказал:

— Побудь здесь! — и исчез за воротами.

Ратьша стоял ни живой ни мертвый от счастья.

«Неужто Добрыня-богатырь меня к себе возьмет? — думал он. — Дай-то Перун! Вот бы оружничим при нем быть… или конюхом, как он когда-то при князе…»

Солнце опускалось к дальнему лесу. Было ясно и чисто. Морозец к вечеру усилился, но Ратьша не замечал ничего.

Вскоре в проеме ворот показалась группа людей. В переднем парень узнал великого князя Киевского и от страха спрятался за коня.