Станислав Пономарев - Под стягом Святослава [Историческая повесть]

И сотские побежали на вал.

— Где Ждан? — спросил Тимка Грач Перемира, когда они оказались среди тысяч ратников.

— Тут где-то!..

Но тут его не было. Ждан бежал к Свенельду. И долго ему искать варяга не пришлось: тот в свете горящего камыша, сидя верхом на коне, отдавал распоряжения тысяцким:

— Плотнее, плотнее ставь полки! Как огонь погаснет, козары силой великой на нас пойдут. Стойте крепко! Не дрогните!

— Воевода! — окликнул его Ждан. — Свенельд! Дело и слово спешное! Дело смертное!

— Подойди! — приказал тот.

Ждан подбежал:

— Вот. Послание тебе!

— Что в нем?

— Не ведаю. Только воевода Асмуд знает…

Свенельд вырвал рулончик из руки Ждана, развернул здоровой рукой — левая покоилась на перевязи, — пробежал глазами по тексту, остро глянул на десятского:

— Кто ведает про сие?

— Тимка Грач, Перемир и воевода Асмуд. Но читал только Асмуд, а што в послании сем, никому из нас не сказывал.

— А переметчик где?

— Утек было, да в яму угодил и на кол напоролся. Погиб!

— Так! — Свенельд помолчал мгновение. — Награды ждешь?

— На то твоя болярская воля, воевода. — Ждан смиренно согнулся в поясном поклоне.

Свенельд криво усмехнулся, внезапно вырвал из ножен меч и наотмашь рубанул им своего благодетеля. Ждан, рассеченный до пояса, рухнул на прибрежный песок.

— Переметчик козарский! — крикнул варяг. — Вот весть изменную мне принес. — Он показал тысяцким клочок пергамента. — Мыслят перекупить меня козары! Меня?! — И бросил кожу в горящий камыш.

Тысяцкие переглянулись. Промолчали. А им очень хотелось узнать о послании вражеском их начальнику. Там было написано: «Саванельд! Великий царь Шад-Хазар жалует тебя землей Таврии с городами. Ты получил просимое тобой. Помоги теперь сокрушить кагана Святосляба». На тексте красовался золотой оттиск с перстня царя Хазарии Иосифа.

Прочитав послание, Свенельд подумал с горечью: «Поздно!» А зарубив Ждана, рассудил: «Один опасный недруг теперь у меня на Руси — Асмуд. Тимка и Перемир не в счет: кто им поверит? Да и не ведают они ничего. А вот ежели Асмуд донесет Святославу, тогда… Мож, выкручусь? Все одно веры мне прежней не будет: Асмуд не даст забыть князю о злоумышлении моем. А посему битву нынешнюю надо мне свершить доблестно и все сделать, чтоб в победе слава моя сверкала ярче Асмудовой. Погибну, а добьюсь того!.. А мож, старый филин погибнет?.. Нет, вряд ли!..»

Камыш прогорел. Конные толпы хазар стремительно надвигались из темноты.

— Братие и дружина! — воззвал Свенельд к богатырям. — Копья к бою! Р-рысью-у… вперед!

обрыня недолго наблюдал за битвой: свои дела влекли воеводу. В сопровождении сотских и печенежского хана Товлыза Свирепого витязь обошел боевой стан на острове. Половина ратников спала у костров тяжелым сном смертельно уставших людей. Другие укрепляли вал частоколом из разобранных строений посада. Всеми работами руководил тысяцкий Радислав, пожилой воин с простым и ясным лицом, присланный сюда Святославом вместо опального Рубача. Правая рука военачальника покоилась на перевязи, лоб обмотан тряпицей, пятна крови запеклись на грубошерстном плаще. Он не спал вот уже почти сутки, но был бодр и подвижен. Подходя, Добрыня услыхал мягкий грудной голос тысяцкого.

— Вот тут и вбей колья, Завид. Козарин полезет, а ходу и нетути: ты его копьем в ров столкнешь. Понял, голуба моя?

— Как не понять, — ответил хриплый бас. — Все сполню, как велишь. Не сумлевайся.

— Бучма! Подбрось, голуба моя, дровец в костер. Ан не видишь, товарищам твоим темно… Чекан-богатырь, посматривай, штоб ворог змеей подколодной к нам не пролез.

— Устерегу, воевода. Не бойсь. Я дело ратное ведаю. Не впервой, чать, в дозоре стою.

— Добро! Я так только… Кентарь, сходи, разбуди десяток Сенчи. Пора и вам, голуба моя, головы преклонить до зари…

— Пошто гонишь? Есть еще силушка, воевода. Дело справим — отдохнем! — откликнулся из темноты скорый говорок.

— Нет-нет, голуба моя, — прозвучал мягкий голос Радислава. — Ты уж сполняй приказ. Поутру битва грядет, а ты силушку срасходовал. Как быть, а, голуба моя? Нехорошо!

— Ладно уж! — прозвенел веселый Кентарь. — Будь по-твоему! Не сердись…

— A-а! Честь тебе, воевода-витязь! — увидел Радислав Добры ню.

Добрыня ответил на приветствие. Помолчали. Радислав заговорил первым:

— Н-да. Мыслится мне, не к делу Ядрей согласился в крепость идти. Не выпустят его козары, голуба моя.

Понимал это и Добрыня, но не стал объяснять, почему согласился Ядрей на столь неслыханное дело. Никто на острове не знал, что в плену русском был сам каган-беки Великой Хазарии. Был да сплыл! Чего рассказывать. Добрыня строго-настрого запретил Колюте раскрывать эту былью бывшую историю.

Воевода кратко изложил свои ратные соображения Радиславу, похвалил его за труды во славу Руси Светлой, посетовал, что раненый тысяцкий так и не отдохнул.

— Ничего, — мягко отозвался Радислав, тронутый вниманием прославленного витязя. — Раны не болят, а я двужильный… Опаско мне, голуба моя, мало воев у нас. Козар в тверди много. А ну, как ночью навалятся на нас?

— Мыслю, не навалятся. Хакан-бек будет ждать, покамест битва на том берегу свершится.

— Кто-о?! — изумился Радислав.

Добрыня нахмурился, поняв, что нечаянно проговорился. Хорошо еще, никто, кроме тысяцкого, не услыхал ошеломляющей новости: присутствие в крепости самого кагана-беки могло и напугать кое-кого. Пока там, за рекой, гремела битва, Добрыня остерегался сообщать ратникам эту новость. Вот если победит Святослав, тогда…

— Там сидит хакан-бек казарский, — понизив голос, указал на стены Саркела Добрыня. — Сидит, ако волк в клетке. Только не говори покамест никому.

— Да-a, голуба моя! Не бойсь, не скажу. А я-то мыслю про себя, пошто козарин нынче злее злого. А оно вона што!.. А как же теперича Ядрей? — вдруг спохватился Радислав.

— Кто ведает. Поутру видно будет. А так — Перун ему в подмогу! Ежели что случится с Ядреем, жалко. Добрый воевода… Ну ладно, я пошел. Смотри тут!

— Будь покоен, голуба моя! Будь покоен. Иди себе, раз дело зовет.

Добрыня зашагал к реке. Он долго стоял и смотрел на противоположный берег. Огонь там погас, но гул могутный стелился над спящей рекой: то битва рокотала! Там отчаянные сполохи иногда чертили небо…

Тревога неведения заполнила Добрыню. О, как хотел он быть там, в гуще боя, зорким глазом следить за на- пругой вражьей и мечом острым усмирять степную гордость…

Всего в пятистах шагах от русского воеводы, на самой высокой башне, также одиноко стоял каган-беки Великой Хазарии и с той же тревогой ждал исхода сражения. Оба, и русс и хазарин, понимали: именно эта битва может решить исход всей войны; это сражение может положить конец многолетнему спору двух непримиримых врагов — Руси и Хазарского каганата; этот жестокий бой может низвергнуть одного в бездну забвения, а другому подарить бессмертие в веках! Кто победит? — об этом думали, бездействуя, сын простого охотника из города Любеча — витязь Добрыня — и высокородный эльтебер Дикого Поля — Асмид-хан!