Саймон Скэрроу - День цезарей

– Ну что, я здесь неплохо позабавился, – сказал матери Нерон. – Братец, думаю, мой урок забудет не скоро… Однако теперь я чувствую себя утомленным и меня клонит в сон. Мы возвращаемся во дворец.

– Так скоро? – Агриппина, с сожалением подняв брови, отщипнула и отправила себе в рот кусочек дроздовой грудки. – Может, вначале все же поедим?

– Мне здесь наскучило. Отправляемся прямо сейчас.

До Нерона только сейчас дошло, что гости избегают смотреть на него. Обернувшись, он насмешливо посмотрел, как из-за изгороди с пришибленным видом выбирается Британник – колени расцарапаны, лицо вымазано грязью вперемешку со слезами.

– Возмутительно, – кипятился Амрилл, – просто возмутительно. Неужто никто ничего не скажет? Неужели все смолчат? – Он с вызовом оглядывал лица гостей, но в глаза ему избегали смотреть. Кто-то даже остерег, чтобы он вел себя тише. Амрилл на это негодующе сплюнул.

– Трусы! Трусы все до единого. До чего дошел Рим! Мы что, готовы сидеть сложа руки и делать вид, что ничего не происходит, когда в двух шагах творится бесчестие? Мы этого хотим?

Гости в ответ помалкивали. Зато рассмеялся Нерон.

– Уймись, глупый старик. То была просто забава. Ну, порезвились, что тут такого? Это же шалости, не более.

– Шалости? – с горьким гневом воскликнул Амрилл. – Да будь я помоложе, я б за такое порол до полусмерти! Идем отсюда, Юния.

Взяв свою жену за руку, он вздернул ее на ноги, и без дальнейших слов пожилая пара, пробравшись мимо лож с гостями, исчезла в коридоре, ведущем к выходу из дома.

Агриппина тихо подозвала к себе Палласа, который согнулся и угодливо выслушал ее нашептывание, после чего кивнул и что-то приказал двоим преторианцам, которые поторопились следом за Амриллом и его женой. Императрица неторопливо поднялась, взялась за руки со своим сыном, и августейшая чета в сопровождении Палласа направилась к выходу, даже не поблагодарив за гостеприимство хозяина и не попрощавшись с гостями. Британник на неверных ногах остановился на дорожке и опустился на каменную скамью, где уронил голову в руки и зашелся в рыданиях, отчего плечи у него заходили ходуном. К своему хозяину поспешил раб-телохранитель, покорным псом опустившись рядом на колени, чтобы как-то облегчить боль господина.

Гости понемногу начали уходить – сначала по одному, затем по двое, и вот уже вереницей потянулись к выходу, спеша уйти из дома сенатора; тот едва успевал печально с ними прощаться.

– Так что ты скажешь теперь? – спросила Домиция, протягивая ему руку; при этом она осмотрительно огляделась, проверяя, чтобы их никто не слышал. Ее супруг в нескольких шагах приглушенно разговаривал с тремя другими сенаторами.

Семпроний в ответ покачал головой.

– Вы играете с огнем. Я ни единой своей частью не желаю участвовать в том, что вы умышляете. Достаточно уже того, что вы вовлекли в свои дела мою дочь. Этого я вам не смогу простить никогда.

Домиция была непоколебима.

– Юлия делала это из любви к Риму. Никогда не забывай об том. Если б хотя бы малая часть ее сословия обладала храбростью и благоразумием на совершение подобных деяний, то никому из нас не пришлось бы лицезреть то, что мы видели здесь сегодня. Так это все и начинается, Семпроний. То же самое мы наблюдали у Калигулы, а до него – у подлеца Тиберия, его родного дяди. Клавдий, и тот был несвободен от жестокой черты деспотизма, словно трещина уродующей их фамильный герб.

– Слышать этого не хочу. И знать не желаю. Вы говорите об измене и через это погубите всех нас. Причем не только тех, кто против Нерона. Вы поставите в опасное положение и тех, кто к этому не причастен. Людей вроде твоего мужа. Повинные в измене редко бывают единственными жертвами.

– Измене? – усмехнулась Домиция. – Я почему-то полагала, что измена – это предательство своего отечества. Мы предаем Рим уже добрую сотню лет, Семпроний. А свое первородство мы предали с того момента, как начали позволять роду Цезарей передавать Рим от поколения к поколению наследников, словно их фамильную собственность. И погляди, до чего это нас довело. Мы живем, потакая прихотям жестоких безумцев, для которых мы все равно что мухи пред богами. Не будь Веспасиан в таком почете, он тоже держался бы с нами. От этих императоров нужно избавиться.

– На этот раз все будет по-иному, – как мог защищался Семпроний. – Нерон обещал восстановить полномочия судов и сената.

– И ты ему поверил? Все тираны до прихода к власти обещают быть великодушными. Но ты слышал хотя бы об одном, который сдержал бы свое обещание? Нет? То-то и оно. Таков и Нерон. Лишь глупцы полагают, что может быть иначе. Он – часть напасти, снедающей Рим. Из императоров каждый пользовал свою власть, оскорбляя ее, насыщая свои низменные аппетиты и приводя в возмущение римское общество. Меня тревожит, что, если это все сколь-либо затянется, мы можем так свыкнуться с этим произволом, что будем принимать его уже без вопросов.

Семпроний украдкой кивнул на Британника.

– А он, по-твоему, был бы другим?

– Британник видит будущее за республикой. Как и его отец ближе к концу жизни. За это его и умертвили.

– Это ты так считаешь.

Домиция пристально посмотрела ему в глаза и поцокала языком.

– Семпроний, ты не можешь вот так сидеть сложа руки. Когда-нибудь тебе придется избрать, на чьей ты стороне.

– Жду не дождусь того дня.

– Что-то я этого не замечаю… Но он наступит скорее, чем ты думаешь. И тогда главным будет именно то, на какой стороне ты окажешься. Победитель забирает все, и уж кому, как не нам, знать, что в таком случае бывает с побежденными. Задумайся об этом. – Слыша близящиеся шаги мужа, Домиция чуть подалась вперед и легонько лобызнула Семпрония в щеку. – Доброй ночи, милый мой сенатор.

Она посторонилась, и руку хозяину дома пожал Веспасиан.

– Ну что ж, вечер получился… событийный, я бы так сказал. Ох, событийный…

– Что верно, то верно. Мы с твоей женой как раз это сейчас обсуждали.

– Да? Ну ладно, мы пойдем, пожалуй. Надеюсь, завтра увидимся в сенате?

– Буду там непременно.

– А как быть с ним? – Веспасиан, полуобернувшись, кивнул на Британника.

– Я позабочусь, чтобы он благополучно добрался до дворца.

– Вот и хорошо.

Положив жене руку на талию, Веспасиан легонько подтолкнул ее к выходу из сада.

– Уверена, скоро мы снова увидимся, – сказала напоследок Домиция. – Буду к этому стремиться.

Семпроний с квелой улыбкой дождался, когда они скроются из виду, после чего вернулся и растянулся на ложе, яростно натирая себе лоб.

– О боги, боги, – нараспев простонал он. – Что же мне делать? Что?

Атмосфера страха в городе начала ощущаться буквально с того момента, как они подошли к Риму со стороны Остийских ворот. С приближением на исходе дня двоих офицеров караул из преторианских гвардейцев чутко поднял щиты и копья.