Явдат Ильясов - Исторические романы и повести [Книги 1-9]

Сахр сказал ему ранним утром:

- Ходи, броди по городу, отдыхай, - не сидеть же день-деньской взаперти. Но если рус, чужеземец, вольно ходит по городу, люди обязательно скажут: «Чей?» Могут задеть, обидеть. Теперь ты - мой. На этой медной серьге, - мне сейчас принес ее чеканщик, - выбито имя мое. Будешь считаться моим человеком. Н-ну… э-э… м-м… рабом. Только считаться, слышишь? Не прими в обиду. Вденем в ухо серьгу, никто не посмеет тебя задеть. Я сейчас проколю тебе мочку. Не бойся, не будет больно, я лекарь.

Пройтись, что ли, по городу, посмотреть? Ведь он его толком и не видел, - был хворым, когда привезли… Найти бы в еврейскую общину, взглянуть, как живет Аарон. Что с ним сделали? Ведь он бил Пинхаса. Сахр сказал: «Э! Наложили эпитемию, сто пятьдесят, или триста, или пятьсот постов, и делу конец. Общине нет смысла подымать громкий шум, - привлекут внимание Хорезмшаха, он может, рассердившись, наложить такую эпитемию, что Пинхас останется без штанов»!

…Перед Русланом возник, откуда - неведомо, высокий худой человек в светлой просторной одежде.

- Ты - Рустам?

- Я.

- Мир тебе. Хозяин дома?

- Нету его.

- И слава богу. Я слышал, сын мой, о твоей горькой участи. Знаю, что жаждешь утешения. Не хочешь ли пройтись со мною, увидеть чистых, святых людей? Наша община - за городской стеною, в предместьях.

- А ты кто?

- Манихей.

Руслан вспомнил о Карасевых «обманихах», - наверно, это один из них. Почему не пройтись, не посмотреть? Сахр говорил: калитку можешь не запирать, никто не залезет, да и красть у нас нечего. Одно богатство - книги в сундуке, но они никому не нужны, никакой вор их не поймет.

- Пойдем.

На подходе к городским воротам Руслан увидел в крепостной толстой стене, изнутри, великое множество ниш с какими-то прямоугольными, на ножках, сосудами из алебастра или обожженной глины.

- Это что? - удивился русич. - Кладовая в стене?

Манией брезгливо сплюнул:

- Не кладовая - кладбище. В этих ящиках - оссуариях поганые маздеисты хранят кости умерших родичей.

- А-а…

Не торопясь, бредут по дороге между садами, полями к соседнему селению. Ноги до икр тонут в горячей пыли. Босой Руслан чуть ли не на каждом шагу, тихо вскрикивая, поджимает, как аист, то одну, то другую ногу. Будто идет по золе обжигающей, только что вынутой из очага.

Такую бы пыль раскаленную - там, у хазарских речек, где к ногам примерзала галька…

- По бережку иди, по траве, - советует манихей. - Только - на змею не наступи. Они любят лежать у воды. - И вздыхает: - Тебе опять не посчастливилось.

- Почему?

- В плохие руки попал. Твой новый хозяин - дурной человек, нечестивый. Ты с ним пропадешь.

- А какой он веры?

- Какой веры? Никакой! Он безбожник. Вернее, бог его - кувшин ячменной водки, а церковь - голая женщина. Тьфу! Мерзкий человек. Перейдешь в нашу веру - выкупим тебя из рабства, будешь жить в мире и добрых раздумьях, среди тихих, спокойных людей. Нет веры более истинной, чем наша.

- А… в чем она? - насторожился Руслан.

- Вероучитель Мани, посланец бога на земле (он жил в Иране, в 276 году был казнен за праведность), говорил: «Почему в мире, нас окружающем, существует неравенство, - именно белое и черное, красное и зеленое, справедливое и несправедливое? Потому, что все состоит из двух начал - добра и зла, света и тьмы».

Началось,- подумал Руслан с тоскою, - тот сказал, этот сказал…»

- Окружающий мир, - продолжал манихей, - есть воплощение зла. Уничтожить зло на земле невозможно. Оно - извечно. Лишь после смерти человека душа очистится от тьмы и переходит в царство света.

Мы живем замкнуто. Но вступить в нашу общину может любой. Обрядность наша проста. У нас нет ни храмов, ни алтарей, ни пышного богослужения. На молитвенных собраниях мы поем свои тихие гимны, читаем сочинения Мани. Но, чтобы вступить в нашу общину, сын мой, ты должен навсегда отказаться от мяса, вина, от общения с женщиной…

- И все?

- Пока. Подробнее с нашим учением ты ознакомишься в тот день, когда надумаешь вступить в общину.

Вступить в общину…

Вот будет смеяться над ним Карась, называя его «обманихой»!

«Обманихи» и есть.

Ну, от мяса отказаться можно бы, - не так уж он много съел его за свою жизнь (хотя и очень приятно вспомнить вчерашнее мясо, зажаренное на вертелах).

И без вина тоже можно прожить.

Но без общения с женщиной…

Стыдно думать о покойной Иаили как о любовнице. Мертва. Но разве на его плечах, на руках, на груди, на животе и на бедрах не сохранилось еще живое ощущение ее прикосновений? Разве он когда-нибудь забудет о ее жгучих ласках? Уйти в манихейскую общину - значит плюнуть на все, что было между ним и нежной Иаилью (все равно что в глаза ей плюнуть), изменить ее светлой памяти, гнусно предать ее, погибшую именно за любовь.

Ему хотелось закричать, упасть на дорогу, зарыться и пыль.

- Нет, отче. - Руслан остановился. - Ешь сам свою репу, пей сырую воду, женщин сторонись, - мне твое учение не по душе. Я к тебе не пойду.

- А! Негодяй Сахр, он уже успел тебя осквернить своей порочностью.

- Не трогай его, - я обижусь. И тебя могу обидеть.

Манихей долго бормотал вслед уходящему Руслану не то проклятия, не то заклинания, смерду было наплевать и на то, и на другое.

«Ишь, святой, - думал он злобно. - И этот заморыш хочет меня в темный гроб затолкать, обещая свет на том свете. Один такой проповедник уже пытался меня околпачить, - вспомнил Руслан ромея Киракоса, которого он вдвоем с Карасем хотел честно высечь. - Нет, шалишь, дураков больше нет».

…А жара! Мозги спеклись, пламя в глазах.

Пойду- ка, посижу в холодке под тем вон деревом, в ручье лицо ополосну, ноги в воду спущу. Только б на змею не наступить. Как сказал манихей? «Они любят лежать у воды». Сами вы, законники, не лучше змей, любите таиться у живой воды, добычу подстерегать.

Уф! Хорошо тут, прохладно. Только ручей какой-то странный. Уж больно прямой, с гладкими ровными берегами,- можно подумать, человеком вырыт, - но кто сумеет вырыть такой? Сколько сил на это нужно. Нет, все-таки похоже, человек работал: от большого ручья отходит малый, тоже прямой, и по нему вода, мутная, желтая, задушевно журча, бежит на ячменное поле. В грязи у бережка - следы босых человечьих ног. И вдалеке, на той стороне поля, кто-то ходит с большой мотыгой на плече.

Мать честная. А Руслан-то всю дорогу голову ломал: вокруг сады, поля зеленые, дождей же сколько дней уже нету, да и не бывает их, видно, здесь, - как люди с засухой бьются? Откуда воду берут? Вспомнил Руслан, - алан Арсамух говорил о какой-то большой реке. Может, ему доведется увидеть ее.

Отдохнув, чуть остыв, Руслан стал искать дорогу, по которой попал сюда из города. Заговорившись с манихеем, он и не заметил, где ее потерял. Тут целая сеть дорог и троп меж садами, полями, вдоль мутных ручьев, которых не меньше, чем троп, - легко заплутаться. Город-то - вот он, невдалеке, громоздится стенами, башнями; пойду полегоньку наугад, решил Руслан, авось по какой-нибудь дорожке и дойду до ворот.