Явдат Ильясов - Исторические романы и повести [Книги 1-9]

– Это зачем?

– Как зачем?! – Ахмед оглянулся на слуг и, поманив начальника пальцем, объяснил ему, давясь от смеха, чуть слышным шепотом, какими достоинствами обладает волшебный отвар.

– У-у, – густо загудел багровый Алтунташ.

– Но – услуга за услугу! Ты позволишь мне оставаться в крепости, пока я не распродам весь свой товар. В городе нет покупателей. Ты думаешь, легко мне было карабкаться по этой круче?

– Открыть ворота! – хрипло рявкнул тюрк Алтунташ.

На переднем дворе, справа от ворот, – казарма, слева – конюшня. Развьюченных мулов Атташа отвели в конюшню, его самого со слугами и товарами, в казарму. Алтунташ ему выделил отдельное помещение, велев убрать из кладовой котлы со смолой, приготовленной на случай осады.

– Ну? – Алтунташу не терпелось завладеть обещанным сокровищем. Ханифе! Проклятая девчонка…

Атташ, покопавшись, достал из переметной сумы угловатый таинственный сверток. Развязал шелковый алый платок, вынул резную шкатулку из бледно-золотистого сандалового дерева.

В шкатулке, в двух выемках в бархатной подушечке, уютно лежали два плоских стеклянных флакона.

– Вот это – «Семь роз», – показал Ахмед, – а это… хе-хе… «Семь раз»…

Жидкость в правом флаконе была буровато-невзрачной, во втором – маслянисто-бесцветной.

– Это и есть «Семь роз»? – удивился Алтунташ. Он не верил. – Похоже на мутную водичку из канавы.

– Смесь, – пожал плечами торговец. – Зато – аромат! Ты понюхай.

Алтунташ осторожно откупорил флакон, поднес к увесистому носу.

Недоверие на его корявом лице сменилось недоумением. Затем в глазах мелькнула искра узнавания, и за недоумением пришло изумление.

Глаза увлажнились, лицо побелело. У него подкосились ноги, он сел на лежанку вдоль стены. И прошептал со скорбью:

– Сколько?

Ахмед – беспечно:

– Дарю! Оба флакона. Ибо они нераздельны. Первый из них выражает субстанцию женскую, второй – мужскую. Принимай по тридцать капель…

Алтунташ, как во сне, закупорил флакон деревянной затычкой, вложил в шкатулку, взял шкатулку вялыми руками, с печалью взглянул на купца. И пошел прочь, бледный, потерянный, как человек, внезапно ощутивший дурноту.

Обернувшись, тихо спросил:

– Прислать покупателей?

– Нет, сегодня торговать не буду. Устал. Буду отдыхать. Пошли сюда моих слуг, они во дворе, пусть разберут товары. Приходи к ужину, – сказал он шепотом, – я привез бурдюк хорошего вина.

– Вина? – Тюрк огляделся, как помешанный. – Дай сейчас. Налей мне чашу.

– Изволь. – Ахмед отыскал меж тюков тугой бурдюк, из переметной же сумы извлек расписную чашу.

– Тридцать капель? – раскрыл начальник шкатулку…

Омара позвали делать султану очередное кровопускание.

– Эх, весна! – Молодой туркмен, пришедший за ним, остановился на ступенях широкой лестницы, задрал голову к небу. – Сейчас бы в степь…

Даже Басар нетерпеливо взвизгивал и все срывался с места бежать куда-то. Но бежать было некуда.

– Что, Басар? Тоже хочется в степь? Ты бы сейчас пустился стрелой по зеленым холмам…

– Вы, персы, народ городской, – вздохнул молодой туркмен. – Не понимаете, какая это радость – зеленый простор…

– Отчего же не понимаем? Отдаленные предки наши, древние огнепоклонники, тоже были кочевым народом. Веками скитались между Дунаем и Обью. Бродяжничество у нас в крови. Я бы тоже рад сейчас уйти в голубой и зеленый простор. Надоело сидеть в тесной келье, дышать вонью мусорных свалок. Но, увы, посадили нас с Басаром на цепь…

В сторожке больной государь вяло возился с годовалым ребенком в синей бархатной одежде, увешанной предохранительными амулетами. Казалось, царь ворочает в руках китайскую фарфоровую вазу в желтых треугольниках цветов.

– Мой сын Махмуд, – бледно улыбнулся Мохамед.

Он хотел бы сказать с гордостью, но для гордости царь был сейчас слишком слаб. Да и нечем пока что гордиться. И в дальнейшем вряд ли будет чем. Хиреет род Сельджукидов…

Мальчик, весь в золотушных болячках, гладил отца по рябому лицу и с радостным смехом дергал его за усы.

– Унесите ребенка, – распорядился Омар, доставая из сумки инструменты.

Тюркский дядька взял мальчишку на руки.

– Зачем? – воспротивился Мохамед. – Пусть остается. Он тюрк. Пусть привыкает…

Ничего уже тюркского внешне ни у отца, ни у сына не сохранилось. Разве что в рисунке глаз отдаленным намеком удержался еле заметный восточный разрез. Впрочем, тюрки, в массе своей, никогда и не были чисто алтайским народом. В их алтайскую кровь с древних скифских времен и позже, в эпоху согдийских переселений в Кашгар, примешалась европейско-индийская кровь восточной ветви иранских племен.

– Ладно… – Омар завернул султану рукав. – Если б государь дозволил, – вздохнул Омар, – я бы осмелился сделать несколько замечаний относительно его образа жизни.

– Делай, – разрешил государь.

– Вино, конечно, полезно, – я сам всю жизнь был его сторонником, из-за чего претерпел немало неприятностей, но полезно оно отнюдь не всякому. При ваших горячности и полнокровии надо бы пить его чуть поменьше. То же и с питанием. Вы едите много жирного мяса. Это вредно для вас. Переходите на фрукты и овощи.

– Что вредно для персов, полезно для тюрков, – возразил султан высокомерно. – Траву у нас едят бараны. Мы – баранов едим.

– Как знаете. Мое дело – сказать. Я врач. Что вредно, то вредно. Вредно сидеть безвылазно в этой сторожке. Вам следует чаще бывать на свежем воздухе. Перед воротами Исфахана – уютная степь Деште-Гур. Она, наверно, сейчас вся в тюльпанах…

– А хашишины? – испугался султан.

– Ну, с таким могучим, преданным войском, как ваше…

– Я никому не верю! – взвизгнул султан.

Омар взял повелителя за руку, окунул ланцет в чашу с чистым вином. И уронил его…

– Не могу, государь, – сказал он глухо. – Я не вижу. От упорных занятий последнего времени у меня совсем ослабло зрение. Боюсь поранить…

Он видел! Не видел он того, что находилось прямо перед глазами, а на расстоянии вытянутой руки он видел все достаточно хорошо. Каждую вену, каждую жилку. Каждую складку на ладони султана…

Омар не выносил вида крови. Вот в чем дело. Это началось с тех пор, как Светозар убил в Нишапуре визиря Абуль-Фатха Дехестани. Вернее, гораздо раньше, в детстве, когда туркмен Ораз зарезал их работника Ахмеда. Но до времени терпел. Теперь, когда ему перевалило за пятьдесят, вид крови стал внушать ему страх и отвращение…

– Не могу, государь. Боюсь поранить. Пусть лучше позовут вашего брадобрея.

– Сумеет ли он? – спросил огорченный султан.

– Сумеет. Любой брадобрей это умеет.

– Хорошо. Но ты – наблюдай! Глаз не спускай.

Омар отвернулся. Зато за действиями брадобрея с интересом следил визирь Сад аль-Мульк…