Марк Твен - Жанна д'Арк [litres]

На другой день, 5 апреля, двенадцать статей были посланы в Париж. После полудня в Руане началось сильное брожение: возбужденные толпы народу запрудили все главные улицы, ожидая новостей, так как разнесся слух, что Жанна д'Арк смертельно больна. Действительно, все эти бесконечные заседания суда измучили ее окончательно, и она заболела. Главари английской партии были озабочены не на шутку, потому, если Жанна умрет, не дождавшись церковного осуждения, и сойдет в могилу, не получив позорного клейма, то жалость и любовь народа обратят в мученичество ее незаслуженные страдания и смерть и загробная слава ее имени затмит во Франции ту славу, которой Жанна пользовалась при жизни.

Граф Варвик и английский кардинал (Винчестер) поспешили в замок и немедленно отправили за врачами гонцов. Варвик был жестокий, грубый, суровый человек, не знавший жалости. Больная девушка лежала в своей железной клетке, закованная в цепи, — и кто решился бы сказать при ней грубое слово? Однако Варвик, ничуть не стесняясь ее присутствием, заявил врачам напрямик:

— Смотрите же, хорошенько ухаживайте за ней. Король Англии вовсе не желает, чтоб она кончила естественной смертью. Она дорога ему, потому что он дорого за нее заплатил, и он не позволит ей умереть иначе, как на костре. Итак, знайте: вы должны ее вылечить во что бы то ни стало.

Доктора спросили Жанну, от чего она заболела. Она сказала, что епископ Бовэский прислал к ее столу рыбы и что этим, вероятно, объясняется ее недуг.

Тогда Жан д'Этивэ напал на нее, начал ее упрекать и осыпать бранью. Он, видите ли, понял, что Жанна обвиняет епископа в намерении отравить ее; а это ему вовсе не нравилось, так как он был один из самых преданных и бесчестных рабов Кошона, и он пришел в бешенство, когда Жанна оскорбила его повелителя в присутствии этих могущественных английских вельмож, которым ничего не стоило бы погубить Кошона, если бы они убедились, что он замышлял при помощи яда избавить Жанну от костра и, таким образом, обесценить всю ту выгоду, которую они надеялись получить, перекупив пленницу у герцога Бургундского.

Жанна была в сильной лихорадке, и врачи предложили сделать кровопускание. Варвик сказал:

— Будьте только осторожны: она хитра и способна убить себя.

Он намекал, что ради избавления от костра она может сорвать повязки и истечь кровью.

Во всяком случае, врачи сделали ей кровопускание, и после того ей стало легче.

Впрочем, ненадолго. Жан д'Этивэ не мог усидеть на месте: он был слишком раздосадован и разозлен тем подозрением, которое проскользнуло в словах Жанны. Вечером он вернулся и кричал на нее так долго, что жар возобновился.

Варвик, проведав об этом, конечно, пришел в ярость. Еще бы: из-за чрезмерного усердия какого-то дурака добыча того и гляди ускользнет из рук! Варвик наградил Жана д'Этивэ великолепным проклятием — великолепным в смысле силы, а не изящества, если верить отзыву благовоспитанных людей, — этот несносный выскочка моментально притих.

Жанна проболела больше двух недель; потом ей стало лучше. Она была еще очень слаба, но могла все-таки без опасности для жизни вытерпеть легкую травлю. Кошон решил, что время как раз благоприятельствует. И вот он, созвав нескольких докторов богословия, навестил ее темницу. Маншон и я отправились вместе с ними, чтобы вести отчет, то есть записывать все, что выгодно Кошону, и опускать остальное.

Внешность Жанны горестно поразила меня. Я увидел какую-то тень! Мне даже не верилось, что это слабенькое созданье с грустным личиком была та самая Жанна д'Арк, которая так часто, на моих глазах, неслась во главе своих войск, вдохновенная, страстная, неустрашимая среди пушечных грома и молний, неуязвимая под смертоносным дождем ядер и стрел. При виде ее сердце мое так и заныло.

Однако Кошон был безучастен. Он опять произнес свою бесстыдную речь, проникнутую лицемерием и коварством. Он сказал Жанне, что некоторые из ее ответов, по-видимому, идут вразрез с учением религии; и что, принимая во внимание ее необразованность и незнакомство со Священным Писанием, он привел с собой нескольких мудрых мужей, которые помогут ей своими советами, если она пожелает.

— Мы — служители Церкви, — сказал он, — и наша добрая воля, равно как и наше призвание, повелевает нам позаботиться о спасении твоей души и твоего тела; и мы обязаны приложить к сему все наши силы, как если бы мы трудились на пользу нашего ближайшего родственника или ради нас самих. Поступая так, мы следуем примеру святой Церкви, которая всегда готова воспринять в лоно свое заблудшую овцу.

Жанна поблагодарила его за эти слова и сказала:

— Недуг мой, кажется, грозит мне смертью; если Господу угодно, чтобы я умерла здесь, то прошу дать мне разрешение исповедаться и приобщиться Тела моего Спасителя; и прошу похоронить меня по-христиански.

Кошон подумал, что ему, наконец, есть на что опереться: ослабевшее тело Жанны страшилось непокаянной кончины и мучений ада. Теперь-то будет надломлена эта непокорная душа! И вот он сказал:

— Если ты желаешь причаститься, то ты должна поступить по примеру всех добрых католиков — подчиниться Церкви.

Он с нетерпением ждал ответа Жанны; но оказалось, что она и не думает сдаваться и продолжает стоять около своих пушек. Она отвернулась и произнесла утомленно:

— Мне больше нечего сказать.

Кошон начинал сердиться; он угрожающе возвысил голос и заявил, что чем ближе опасность смерти, тем больше Жанна должна думать об искуплении грехов; и он снова сказал, что просьба ее не будет исполнена, если она не подчинится Церкви. Жанна ответила:

— Если я умру в тюрьме, то прошу вас, не оставьте меня без христианского погребения; если же вы в этом отказываете, то я полагаюсь на милосердие Спасителя.

Некоторое время разговор продолжался в этом же роде; потом Кошон снова и весьма настойчиво потребовал, чтобы она подчинила себя и все свои деяния решению Церкви. Его угрозы и крики не привели ни к чему. В ослабевшем теле была железная душа — душа Жанны д'Арк; и в глубине этой души зародился тот непоколебимый ответ, который был столь знаком и ненавистен этим людям:

— Пусть будет, что будет; но я ни единым поступком или словом не опровергну того, что говорила перед судом.

Тогда добрые богословы переменили образ действий и начали надоедать ей рассуждениями, доказательствами и ссылками на Священное Писание; и все время они показывали ее взыскующей душе Святое причастие, как приманку, которой они хотели ее подкупить, чтобы она подчинила свои деяния суду Церкви, то есть их суду, как будто они олицетворяли Церковь! Однако старания их были безуспешны. Если б они спросили меня, я заранее сказал бы, что труды их будут напрасны. Но они меня не спрашивали ни о чем: я был слишком ничтожен в их глазах.