Майкл Муркок - Карфаген смеется

– Они, черт ’обери, так м’ня здесь любят, Иван! Леди Хэв, а? – воскликнула она. – Леди Хам, точнее. Какая штука! Никада не была та’ой х’рошей клиенткой. Нишо пообного. Х’рошие деньки, эт верно! – Сев в машину, миссис Корнелиус радостно рассмеялась и шутливо ткнула меня под ребра. – Я сделала тьбе одолжение. В этот раз оставила черт’в завтрак на тарелке! Какая жертва!

– Вы никогда не чувствовали…

– Забудь, Иван. – Она стала серьезной и решительно вздернула подбородок. Моя верная подруга смотрела прямо вперед, как всегда, когда ею овладевало какое-то сильное чувство. – Этот лосось был моей глупой ошибкой. Кроме то’о, тьбе надо и за собой ’олучше следить, Ты и я, да? Малькие птички. – Потом она смягчилась и снова засмеялась. Она коснулась моих коленей и быстро, почти по-дружески, сжала интимные места. – Не дай сво’му мелкому жидовскому дружку втянуть тьбя в неприятности.

Она знала о моей беде, о моем несчастном обрезании; подобные шутки она отпускала и прежде. Ее заботливость растрогала меня почти до слез. Я пообещал, что постараюсь.

Мы мчались по тихим каньонам, тянувшимся по другую сторону холмов. По обе стороны от нас вздымались ровные склоны. На вершинах стояли новые здания, дома небогатых знаменитостей, окруженные молодыми кустарниками и деревьями. Эти люди шли по стопам звезд. Теперь некоторые из великих правителей отправились дальше. Появилась мода на пляжные домики в Санта-Монике и Пасифик Пэлисэйдз. Дороги постоянно улучшались благодаря иммигрантам из других государств, сотни которых ежедневно заполоняли Лос-Анджелес. Здесь была работа для таких пришельцев из Айовы, хотя, по-моему, многих привлекала прежде всего перспектива пожить в одном городе с Фэрбенксом, Чаплином и Свэнсон.

Быстро спустившись в долину, мы окунулись в нереальный полумир. Фермы и сады исчезли, появились таблички с обозначениями домов и улиц, которые еще предстояло построить. Агенты по продаже недвижимости ждали клиентов. (Осенние стада мчатся на запад. Если приложить ухо к земле, можно услышать далекий стук копыт.) Сонные фруктовые плантации долины Сан-Фернандо исчезали. Ровные деревянные домики строились в тени усыпанных снегом гор Сьерры. Старинные названия были испанскими. Новые, английские, воплощали мечту об англо-саксонских деревушках, о крытых соломой уютных хижинах. По всей Америке люди наконец вспоминали о своих истинных корнях.

Наконец мы увидели впереди жесткую траву летного поля. Здесь стоял один ангар, увешанный старыми плакатами с рекламами странствующих театров. Я увидел непрезентабельный ветроуказатель, забор, ворота с большой красной надписью: «Не входите, если не летите». На поле стоял один биплан «DН‑4»; высокий худощавый пилот, прислонившись к фюзеляжу, курил сигарету и чистил летные очки, протирая их о брюки. Рой Белгрэйд был ветераном Летного корпуса, но он и теперь казался слишком юным для авиатора. Он зевнул, увидев меня, и щелкнул каблуками, окинув заинтересованным взглядом миссис Корнелиус, потом открыл ворота. Почти все в Голливуде называли Роя Белгрэйда самым лучшим пилотом. Тогда все еще считали полеты слишком рискованными и предпочитали вместо одного дня в воздухе проводить по трое суток в поезде. Я рассчитывал приземлиться на поле возле Нью-Джерси и потом, отыскав автобус или такси, добраться до города.

Рой Белгрэйд мельком заглянул в блокнот, который достал с заднего сиденья самолета.

– Вы полковник Палленберг, сэр? Добро пожаловать на борт компании «От берега до берега». Это я.

Он усмехнулся. Мы обменялись рукопожатием. Белгрэйд поклонился, когда я представил его миссис Корнелиус. Осмотрев пилота с близкого расстояния, я понял, что он выглядел как раз на свой возраст. Я прошел под большими тяжелыми крыльями «DН‑4» и заглянул через стекло в переднюю пассажирскую кабину. Владелец самолета попытался сделать ее удобной. Там были стойка с термосом, небольшая корзина с едой, несколько журналов. Все выглядело почти трогательно – как будто отделкой занимался ребенок. Вдобавок я заметил мягкие подлокотники и кожаную обивку.

– Все, кроме мамочкиной стряпни, – иронично заметил Рой. – Вы раньше летали, сэр?

Я кивнул. Миссис Корнелиус подошла, чтобы обнять меня. Она побаивалась самолетов. Она однажды летала, но чувствовала себя при этом очень плохо.

– Надеюсь, ты знашь, шо делашь, Иван.

Это замечание вызвало у меня улыбку.

– Моя дорогая, ЭОП-один превосходно выдержал испытания. У меня роскошный дом в Голливуде. Моя репутация полностью восстановлена, мое честное имя подтверждено. Через два дня на «Икозиуме» прибудет моя невеста. Кстати, должен сообщить, что мистер Хевер собирается сделать вам предложение!

Она нисколько не удивилась.

– Шо ты про это думашь?

– Он добрый и богатый. – Я не смог удержаться и подмигнул. – И почти слепой.

Она захихикала и оттолкнула меня.

– Наверно, я это сделаю, просто шоб оправдать твое доверие! Ты злой мелкий Shnorrer! [350]Ты хуже мня. Будь осторожен, Иван. – Она осмотрела меня, как мать, в первый раз отпускающая сына в школу. – И не поддавайся на вранье, понял?

– Мои инстинкты редко меня подводят, миссис Корнелиус. Пожалуйста, успокойтесь. Меня ждет прекрасное будущее. Как и вас. Скоро вы будете так же знамениты, как Лилиан Гиш.

Ее это удивило еще сильнее.

– Да, – сказала она, – в Уайтчепеле. Лады, Иван. Бон вояж, черт ’обери, ’риятель.

Я забрался в переднюю кабину «DH‑4». Рой Белгрэйд сунул в рот пальцы и свистнул; из-за ангара выбежал мальчик в бриджах. Он был толстым и темнокожим. На один ужасный миг мне показалось, что он полетит с нами. Но мальчик просто положил мою сумку между мной и пилотом. Я натянул ремни безопасности и с удовольствием обосновался в мягком кресле. У меня в ногах располагался парашютный ящик с надписью: «Только в чрезвычайных ситуациях». Я из любопытства попытался открыть дверцу. Оказалось, что она заперта. Когда мне все же удалось ее слегка приподнять, я обнаружил, что все отделение забито бутылками с мексиканской выпивкой. Помимо почты Рой вез в Нью-Йорк небольшой частный груз. Меня это не обеспокоило. «DH‑4» можно было только сбить, самолет практически не мог потерпеть крушение. Der shvartseh vos kumen [351]запускает пропеллер, мускулы на его руках напрягаются, кожа покрывается бисеринками пота. Миссис Корнелиус энергично машет мне, ее левая рука движется от шляпки к юбке и обратно к шляпке – моя спутница пытается придержать свою одежду, которая развевается на ветру. Ведь пропеллер раскручивается. Его лопасти звенят и хрипят, кружась все быстрее и быстрее, пока весь самолет не начинает трястись. Темнокожий мальчик внезапно появляется с другой стороны от моей кабины. Он смеется. Ikh hob nisht moyre! Vemen set er? Ver is doz? Ikh vash zikh. Di kinder vos farkoyft shkheynim in Berlin… [352]Он исчезает. Неужели этот смеющийся демон все еще цепляется за фюзеляж? Темные существа служат Карфагену. Миссис Корнелиус исчезла. Но я на миг увидел Бродманна. Неужели это он выходит из ангара и приближается к моему автомобилю? Или это shvartseh? О чем они сговариваются? Неужели мне никогда не обрести свободы? Какие силы увлекли меня в Византию и Рим? Сам ли я решил отправиться в Нью-Йорк? Самолет начинает петь новую песню, и мы отрываемся от земли. Вот оно – великое спасение полета. Мы поднимаемся над уменьшающимся полем. Розовый шарф развевается над моим маленьким зеленым «пежо». Я вернусь с Эсме через неделю. Моя кровь поет. Я поправляю застежки на шлеме и очках, надеваю перчатки. Wir empfangen es schlecht. Es ist zu viel Störung. Я оборачиваюсь. Der Flugzeugführer sitz im Führersitz… [353]Он кивает, нажимая на руль и отправляя нас вверх, к скалистым утесам и далеким снегам Высокой Сьерры. Бродманна больше не видно, даже если он и был где-то там. Но маленькое темнокожее существо, мне кажется, еще цепляется за фюзеляж, угрожая сбросить нас вниз. Карфаген не позволит людям летать.