Памела Шоневальд - Когда мы были чужие

Она скользнула взглядом по моим растрепанным волосам, влажному платью и поношенным башмакам, потом заметила иголку с ниткой, которую я все еще держала в руке. Я вздохнула, и она вздрогнула, точно изучала картину, а та вдруг ожила.

— Вы уже работали… в этой стране?

— Да, в Кливленде. Шила воротнички. Но я хочу делать модные платья, такие, как ваше. — Дзия как-то говорила мне, что нельзя тыкать пальцем в благородных господ, но я указала на ее платье. — Видите, как подобран рисунок, какие складки здесь и вот здесь, как швы окантованы. А оборки, точно волны бегут по морю. Понимаете?

Она оглядела свой наряд, словно впервые его увидела. Кажется, ее тронули мои слова.

— Я верю, что вы честная, чистоплотная, благоразумная девушка. — Я кивнула. Она посмотрела на мой шрам. — И по танцулькам не бегаете.

— Нет, мэм. Мне ничего не нужно, только работа. Я отсылаю деньги домой.

— Ну, что ж. Моя портниха тут неподалеку… Мадам Элен. Вы, полагаю, французского не знаете?

Я покачала головой.

— Ей же на нее работать, а не болтать с ней, — глубокомысленно заметил Рафферти.

— Сэр, я сама справлюсь, благодарю вас. — Она повернулась ко мне: — Ваше имя?

— Ирма Витале.

— Хорошо, Ирма. Я познакомлю вас с мадам Элен. Но не более того, вам понятно?

— Да, мэм.

— Меня зовут миссис Клайберн. А теперь, сударь, будьте любезны, пропустите меня.

Рафферти отошел на шаг и отсалютовал ей.

— Удачи, Ирма. Не посрамите нас — нас, иммигрантов . А от вас, мэм, — ухмыльнулся он, — бравый солдат с радостью готов принять маленькое вознаграждение, чисто символически.

Миссис Клайберн слегка нахмурилась, но вновь открыла свой расшитый бисером кошелек. Рафферти получил два четвертака, еще раз отсалютовал нам и на прощание радостно сообщил:

— Мы непременно выпьем за Союз и за ваше доброе здоровье!

Он кликнул своего товарища, и оба по влажному газону прямиком двинули к таверне у парковых ворот.

— Пойдемте, Ирма, — нетерпеливо позвала меня миссис Клайберн.

И я первый раз в жизни проехалась в экипаже. По дороге миссис Клайберн молчала, а я пожирала глазами ее чудесный наряд.

— Остановитесь здесь, — властно велела она кучеру.

Он резко осадил лошадей, помог ей выйти, а мне предоставил возможность самой выбраться следом.

Мы оказались перед небольшим ателье. Изящная вывеска сообщала: «MADAM HELEN, ДАМСКИЕ ПЛАТЬЯ». Я уже была здесь прежде и видела маленькое «нет», мелом на дверном косяке. А теперь я вошла внутрь. Солнце играло на чисто вымытом полу. К нам уже торопилась хрупкая стройная женщина. У нее были огромные фиалковые глаза и густые золотисто-медовые волосы, аккуратно схваченные черепаховыми гребнями.

Пока миссис Клайберн рассказывала, что произошло, портниха внимательно смотрела на юбку. Бровь ее удивленно поднялась вверх, и сердце у меня подскочило от радости. Значит, она не может найти, где зашито? Не улыбайся, сказала я себе, вдруг это ее обидит.

Я быстро опустилась на колени, нашла заплатку и осторожно расправила ткань, а потом объяснила по-итальянски, что материю взяла из подола, постаралась восстановить узор, сказала, какие стежки использовала и как потом закрепила подол. Мадам Элен присела рядом, от нее приятно пахло лавандой. Белые тонкие пальцы бережно ощупали заплатку, она стала задавать мне вопросы — по-французски, а я отвечала на итальянском. Мы легко понимали друг друга. Она ласково провела пальцем по богатым складкам. Я знала, что она думает: отличная английская мануфактура.

— Гм, — негромко кашлянула владелица всей этой красоты. — Мне, честно говоря, уже пора идти.

— Пардон, — мадам легко поднялась. — Мы дадим задание… — она вопросительно поглядела на меня.

— Ирма Витале, — сказала я.

— Мы сегодня дадим Ирме Витале задание. И тогда решим. Да?

На душе у меня пели птицы.

— Да, мадам. Qui. Grazie .

Бормоча «спасибо» миссис Клайберн, я едва не расплакалась.

— Боже милостивый, девушка, возьмите себя в руки. Речь всего об одном рабочем дне, не о чем плакать. Вы лучше постарайтесь быть на высоте.

Она что-то коротко сказала мадам и ушла, шелестя юбками. Когда дверь за ней закрылась, мадам Элен махнула мне рукой, подзывая к дубовому стулу с высокой резной спинкой и мягким шелковым сиденьем. В Опи даже у мэра отродясь не было ничего подобного. Она протянула мне накрахмаленную льняную блузу, и я надела ее, почти не дыша.

— Симона! — позвала мадам Элен.

Худенькая сутулая девушка, года на три помладше меня, впорхнула в комнату. Ее яркие, как у птички, глаза, сияли, когда она выложила передо мной охапку золотых и кармазинных атласных лент, точно сказочное сокровище. Она аккуратно расправила их — у нее были маленькие обветренные руки трудолюбивой служанки — и тихо отошла в сторонку.

Перебирая ткань легкими, трепетными пальцами, мадам Элен быстро заговорила по-французски, показывая мне, как нужно сколоть ленты булавками и потом сметать их на живую нитку. Затем Симона прошьет их на машинке, и уж тогда сама Элен займется окончательной отделкой: подрежет один край, подогнет его и пришьет к нему другой. Вам все понятно, спросила она? Да, мне понятно, что я должна сделать, а еще мне понятно, что у очень богатых людей даже швы на одежде лучше, чем у нас.

Симона принесла мне наперсток и ножницы, не такие, конечно, как мой украденный журавлик, но тоже очень легкие и острые. Потом она с гордостью продемонстрировала мне богатства ателье: ножницы с длинными лезвиями, которыми режут большие куски материи, корзинки с портняжными мелками, набор утюгов на тлеющей плите, ящички с коклюшками, пухлые подушечки, утыканные булавками, катушки ниток на штырьках, похожие на разноцветные зубья, и мотки всевозможной тесьмы. Одна длинная полка сплошь заставлена коробками с пуговицами: перламутровыми, коралловыми, из сплава олова со свинцом, из моржовой кости, медными, кожаными и деревянными.

Мадам Элен заметила мое восхищение и, кажется, была польщена. Но тут звякнул дверной колокольчик, мадам строго приложила палец к губам, указала мне на стул и пошла встречать посетительницу.

Стало быть, мне надо помалкивать, пока эта грузная мрачная дама здесь. И вообще сделаться по возможности незаметной. Дама хотела слегка подогнать по фигуре траурное платье, и кроме того Элен предложила ей отделать его шелковым бомбазином, не блестящим, а матовым. Угрюмая вдова мельком глянула на меня и тут же обо мне забыла. Если бы позже ее спросили, кто еще работает в ателье, меня она бы не вспомнила.

Я слегка уколола палец, выступила крошечная капелька крови. Делом займись, велела я себе. Не замечают тебя благородные дамы, и слава Богу. Очень скоро я с головой ушла в работу, не обращая внимания ни на цокот копыт, доносившийся с улицы, ни на крики мальчишек, ни на звяканье дверного колокольчика. Я видела только иголку, атласные куски и думала лишь о стежках. Когда я закончила с юбкой, мне велели подрубить края у платья. Престарелый серый кот мягко прошел по комнате и свернулся клубком в солнечном пятне на полу возле окна. Здесь были мир и покой, как в Опи.