Том Холт - Козлопеснь

Я занял место на крайней кушетке и спрятался за соседом, Теором, с которым был шапочно знаком. В « Ахарнянах» его выставили дураком, он был слегка обижен и потому, решил я, мог оказаться союзником. Когда он передавал мне чашу, я прошептал ему:

— Благородный Теор, почему, ради богов, меня пригласили сюда? Все эти необычные люди... я никогда в жизни не оказывался в такой компании.

Теор расхохотался — он был толстяком и поэтому весь заколыхался.

— В некотором смысле это комплимент, — сказал он, подняв чашу и забрызгав одежду вином. — Наш хозяин слышал о тебе.

— Обо мне? — повторил я, потрясенный.

— А чего же ты ожидал, — зевнул Теор, — декламируя свои хоры и диалоги всем и каждому? Сын Филиппа собрал большую часть твоего « Стратега» из разных источников и, полагаю, ты его встревожил. Поэтому Бога ради, делай, что тебе заблагорассудится: напивайся, громи столы, подожги Сократу бороду, но ни в коем случае не декламируй свою пьесу, иначе когда « Стратега» наконец поставят, публика обнаружит, что уже слышала эти речи, только в слегка измененном виде.

Я опешил.

— Ты полагаешь, он украдет его? — сказал я.

— Если тебе повезет — да, — сказал Теор, — а затем даст понять, что это ты украл его у него на этой самой пьянке, поправ священные узы гостеприимства, будто фиванец какой. Если же не повезет, он сочинит на него пародию. И тогда ты соберешь свой урожай смеха, но не совсем того сорта, какого ждал. По-моему, он уже спер твою шутку насчет угрей.

Я не мог решить, впасть ли мне в ярость или почувствовать себя глубоко польщенным, однако душа моя, что во мне, посоветовала остановиться на втором варианте, и я рассмеялся. Определенно, это был правильный выбор, ибо Теор чуть придвинулся ко мне и продолжал:

— Если хочешь насолить сыну Филиппа, попробуй найти предлог, чтобы рассказать историю про коз на Гимете — все просто умирают от желания ее услышать, — тут его поразила какая-то мысль и он быстро добавил. — Нет, не надо. Расскажи ее лучше мне, только тихо.

Я рассказал и он снова расхохотался, а тут как раз и закончилась еда. Зевсик и Калликрат (который притворялся моим слугой, а потому должен был стоя наблюдать за гулянкой) собрали мои тарелки и подносы; появились флейтистки и принялись играть. Пьянка начиналась.

Не знаю, как часто вы бываете на подобных приемах; если часто, то знаете, о чем там обычно говорят перед тем, как вино берет свое. Сперва ведутся до крайности аристократические беседы: «когда я был с посольством в Митилене» и «самого большого кабана мы завалили на охоте на Крите» или «это было в тот год, когда Алексикакос выиграл гонки колесниц в Дельфах; никогда этого не забуду». Это была родная стихия для Теора, и Клисфена-Извращенца, хотя последнее слово всегда оставалось, разумеется, за Алкивиадом. Затем Аристофан дал мальчишке знак, что следует увеличить долю вина в кратерах, а воды — уменьшить, и через некоторое время все уже яростно спорили о богах и природе Правосудия. Ученый Сократ и Эврипид затеяли меж собой битву на этом поле, и вскоре все остальные замолчали и стали слушать. Что касается меня, то уж я-то слушал во все уши, поскольку именно в таких наблюдениях и нуждались мои пьесы. Некоторое время ни одна сторона не могла одержать верх, ибо Эврипид умел очень быстро говорить. Однако постепенно он начал уставать и Сократу удалось перехватить инициативу.

— Я понимаю, о чем ты, Эврипид, — сказал он, без зазрения совести пользуясь тем, что его оппонент зашелся в кашле. — Но не вполне уверен, что именно ты понимаешь, говоря « обращаться» .

— Ну...

— Я полагаю, — беззаботно продолжал Сократ, — что ты не имеешь в виду, что мы обращаемся с Богами в смысле... Ну, беру первый попавшийся пример: мы говорим, что не каждый умеет обращаться с лошадьми, но только конюх. Верно?

— Ну да, но...

— Ибо конюхи ведь обращаются с лошадьми, ходят за ними?

— Да, но...

— И точно так же не все умеют обращаться с псами...

— Верно, но...

— Но только, — продолжал Сократ, чуть повышая голос, — псари?

— Совершенно верно, да, но...

— А скотники — со скотом?

— Без сомнения. Но...

— Значит, быть набожным — значит обращаться с богами, не так ли, Эврипид? К этому ты ведешь?

— Ну...

Сократ ухмыльнулся и продолжал.

— Да, разумеется. Но всегда ли последствия этого обращения одинаковы?

Пауза. Эврипид полностью потерял ход мысли.

— Да, — сказал он слабым голосом. —Но...

— Что я хочу сказать: обращение всегда во благо тех, с кем обращаются, и в нашем примере, выездка идет на пользу лошадям.

— На самом деле, это был твой...

— И то же самое (я полагаю) можно сказать о натаскивании и о собаках, о скотоводстве и скоте и так далее.

—Но...

— Или ты полагаешь, — сказал Сократ, сдвигая свои внушительные брови, — что обращение направлено во вред?

— Разумеется, нет, — ответил Эврипид. —Но...

— Оно направлено на благо?

— Да, да, конечно. Что...

— Стало быть, если благочестие есть обращение к богам, как ты сказал, то оно приносит выгоду богам? — Еще немного мимики: пожатие плечами и поднятие одной брови. — Помогает ли оно некотором образом им делаться лучшими богами или более божественными?

— Нет, конечно, нет. Но...

— Не думаю, что ты ты имел это в виду, Эврипид, — ответил Сократ, откидываясь на кушетку. — Итак, о чем ты говорил?

Разумеется, к этому моменту Эврипид совершенно забыл, что он пытался сказать, и теперь молча сидел, разинув рот. Прежде чем он сумел привести мысли в порядок, Сократ опять принялся за свое, и скоро запутал его в различных значения слова «служба», но тут Аристофан восстановил порядок, снова ударив по столу.

После этого смесь вина и воды стала еще более винной, а мы перешли к беседам о поэзии. Преимущественно о комической поэзии и с особенным упором на совершенство « Ахарнян». Так продолжалось некоторое время, поскольку Эврипиду приходилось проявлять всю отпущенную ему учтивость по отношению к персональным выпадам, сделанным против него в этой пьесе, а Филонид, начальник хора, принялся рассказывать длиннющую и совершенно бессмысленную хохму об участнике хора, который постоянно махал ногой влево, когда надо было вправо. Эта беседа — даже скучнейшая байка Филонида — привела меня в совершенный восторг, и Аристофан, видимо, заметил это, потому что послал своего мальчишку ко мне с чашей вина, а сам сказал:

— Наш друг Эвполид собирается стать комедиографом. — Он не сказал: «когда вырастет», но это явно подразумевалось. — Думаю, мы могли бы послушать немного из этого твоего « Вояки» , что скажешь на это?

Теор пихнул меня локтем в ребра и меня осенило.

— Ни в коем случае, — ответил я, слегка запинаясь. — Было бы просто стыдно повторять эту чепуху под крышей дома истинного мастера. Может быть, лучше главную речь из « Ахарнян» ? Я знаю ее наизусть.