Михаил Загоскин - Аскольдова могила [litres]

— Я не ищу головы твоей, — сказал твердым голосом Всеслав, — даю тебе семь дней сроку, чтобы удалиться навсегда от пределов киевских; но знай, что по истечении сего времени я открою все Владимиру, — и тогда пеняй на себя, если ничто уже не укроет тебя от его поисков. Прощай!

Сказав эти слова, Всеслав пошел скорыми шагами вдоль стены церкви и скрылся посреди ее развалин…

Несколько минут стоял незнакомый молча на одном месте.

— Нет, — прошептал он наконец, — нет, этого я не ожидал! Злополучный род! Итак, не истощилась еще над тобою вся злоба враждебных небес!.. Эти подлые рабы греков… да, они, этот Алексей и дочь его — они развратили сердце этого неопытного юноши!.. Христиане, христиане! — продолжал незнакомый, заскрежетав зубами. — Ты прав, Богомил: смерть всем христианам! Пусть гибнут все: и старики, и жены, и малые дети!.. Лицемеры!.. Этот ребенок любит Надежду… Быть может, она, наставленная отцом своим, успела уже подавить в душе его все благородные помыслы; быть может, он уже христианин!.. О, ты счастлив, Веремид!.. Ты не знаешь своего позора, ты не видишь, как сын твой лобызает руку какого-нибудь презренного чернеца… преклоняет колена перед изображением чуждого бога и помышляет не о чести своей, не о славе своих предков, но о посте, молитве и покаянии!.. Вот еще один из этих развратителей! — прибавил вполголоса незнакомый, подымая свой меч.

В самом деле, кто-то, пробираясь тайком вдоль развалин, остановился шагах в десяти от незнакомого и спрятался за толстый дуб, под тенью которого заметны были остатки двух или трех надгробных камней.

— Но чего он хочет? — продолжал незнакомый. — Зачем прячется за этим дубом?.. Мне кажется, он смотрит на меня… Кто ты? — вскричал он, подбежав к этому любопытному прохожему и схватив его за ворот. — Зачем ты здесь?

— Зачем?.. Как «зачем»?.. — сказал испуганным голосом прохожий, стараясь вырваться из рук незнакомого.

— Ты бездельник!

— Что ты, что ты, молодец!

— За кем ты здесь присматриваешь?

— Ни за кем, право, ни за кем! Да пусти меня!

— Ты лжешь!.. Кого тебе надобно!

— Никого, ей-же-ей, никого!

— Ты христианин?

— Кто, я?!! — отвечал запинаясь прохожий. — То есть я?..

— Ну да?

— Христианин, христианин!..

— Итак, я не ошибся! — сказал грозным голосом незнакомый. — Ты из числа этих развратителей?..

— Нет, нет, господин честной, я солгал — я не христианин! Чтоб с места не сойти, право, не христианин!

— Но мне кажется… Неужели?.. Этот голос… Говори, кто ты?

— Я?.. Не погневайся, молодец: я княжеский ключник…

— Вышата? — прервал с живостию незнакомый.

— Нет, нет, не Вышата… Право, не Вышата!.. Да пусти меня!

— Ты опять солгал. Но не бойся и посмотри на меня хорошенько: мы старые приятели…

— Как так?..

— Да неужели ты забыл того, к кому присылал тебя Владимир, когда брат его княжил в великом Киеве? Вот я так помню, как ты уговаривал его любимого воеводу выдать руками Ярополка, как сулил ему и милость княжескую, и богатые поместья, дарил серебром и золотом.

— Которого он не взял? — подхватил ключник. — Как забыть такую диковинку!.. Ах, батюшки-светы! Неужели то в самом деле?.. Ну, так и есть… так, так, это ты!.. А я думал, что тебя, сердечного, давно уже и в живых нет.

— Что ж делать, брат: живуч! А, чай, вашему князю куда бы хотелось…

— Что ты, что ты, молодец?.. Да знаешь ли, что тебя везде отыскивали?..

— Я думаю.

— И когда нигде не нашли, так наш государь великий князь больно призадумался.

— Вот что!

— Право, так! Да если б ты к нему явился, так он осыпал бы тебя дарами.

— В самом деле?

— Ты был бы у него первым человеком.

— Нет, брат Вышата, — предателей награждают не честью, а золотом; а уж ты знаешь, что я до него не охотник. Я изменил Ярополку для того, что хотел услужить Владимиру, а не пришел просить награды, затем чтоб сберечь на плечах голову. Ведь живую-то улику никто не любит… Да что об этом говорить!.. Скажи-ка мне, старый приятель, правда ли, что ты в большой милости у князя Владимира?

— Да, государь меня жалует, — сказал Вышата, поглаживая с важностью свою бороду.

— Правда ли, что кроме княжеского погреба у тебя есть на руках кой-что еще другое?

Вышата улыбнулся с довольным видом.

— Так это правда?.. Ну, брат, поздравляю! Да знаешь ли, что это препочетная служба.

— Эх, любезный, кто и говорит: почет велик, да проку мало.

— Как так?

— Да так, худые времена, приятель. Бывало, наш государь любил позабавиться; а теперь не только на других прочих, да и на Рогнеду прекрасную глядеть не хочет. Что ты будешь делать? А на ту беду и красавицы-то все перевелись в Киеве. Говорят, будто бы в Греции их много: уж не съездить ли мне в Византию?

— Зачем так далеко? — прервал незнакомый. — Постой-ка… да, точно так: она молода, прекрасна… Послушай, Вышата, я не вытерпел, чтоб не побывать еще хоть раз тайком на моей родимой стороне, но дней через пять отправлюсь совсем на житье в Византию.

— И не побываешь у великого князя?..

— А зачем? Разве для того, чтобы напомнить ему о брате?.. Нет, Вышата, этим его не развеселишь. Я советую и тебе не говорить обо мне ни слова; пусть знаешь ты, один, что я был на моей родине и простился навсегда с Киевом. Но прежде моего отъезда, так и быть, сослужу еще службу Владимиру и выкуплю тебя из беды.

— Чу! Что это? — прервал Вышата.

Тихие голоса запели снова в развалинах.

— Опять! — сказал с досадою незнакомый. — Уйдем отсюда, Вышата! Погоди, авось мы приложим тебе голову к плечам!

— А разве ты заметил где-нибудь?..

— Да, да! — прервал Веремид, уводя с собою ключника. — Уж не Рогнеде чета! Мало ли где я бывал, а такой красавицы сродясь не видывал!

— Ой ли?.. Да где же она?

— А вот пойдем прогуляемся по берегу Днепра, так я тебе все расскажу.

Незнакомый и Вышата спустились по крутой тропинке с утеса и, пройдя несколько шагов по песчаной косе, скрылись за рыбачьи хижины, которыми в этом месте усеяны были берега Днепра.

Рано поутру, на другой день после Усладова праздника, в одной из частей Киева, прилегающих к Подолу, двое горожан сидели на завалине подле ворот небольшой хижины. Один из них — седой старик с румяным и здоровым лицом, другой в самых цветущих годах жизни, но бледный, худой и, по-видимому, изнуренный болезнью или тяжкою душевною скорбью.

— Каков-то лов будет сегодня, — сказал старик, посматривая на облачные небеса, — а вчера Господь благословил труды наши: на меня одного досталось два осетра да полсорока стерлядей; и сегодня поутру все с рук сошли, и все почти забрали для верховного жреца Богомила. Видно, он пир какой затевает. А ты сбыл ли свой товар, Дулебушка?

— Какой товар? — спросил молодой человек, продолжая смотреть задумчиво в ту сторону, где синелся вдали дремучий бор, коим поросли живописные берега Лыбеди.