Михаил Загоскин - Аскольдова могила [litres]

— Да разве ты не знаешь, что ты здесь зауряд, и если бы наш десятник Звенислав был жив…

— А за что его убил Всеслав? — спросил молодой воин.

— За что? — подхватил Якун. — А за то, за что бы я убил не одного, а сотню десятников, да и самому Вышате-то шею бы свернул. У Всеслава отняли невесту.

— Э, так вот что! — сказал старый воин. — Куда ж ее, сердечную, засадили? В Берестово, что ль?

— Нет, говорят, что она здесь.

— А Всеслав-то куда девался?

— Кто его знает: или спрятался где-нибудь в лесу, или ушел к печенегам, а может статься, и к нам в Поморье — ведь такому удалому витязю везде будут рады. Мне сказывал Вышата, что его было схватили и руки связали назад…

— Так как же он вырвался? — прервал молодой воин.

— В том-то и дело: и он, и два воина, которые его вели, сгинули да пропали. Видно, плохо был связан. А что он один с двумя справился, так это не диво: такой молодчина, как он, и четверых уберет.

— Доброго здоровья, храбрые витязи! — сказал Тороп, входя в избу.

— А, Торопка Голован! — закричали воины. — Милости просим!

— Садись, брат, — сказал старый воин, — да выпей-ка с нами ковшик-другой бражки.

— Благодарствуем, господин Лют! — отвечал Тороп, принимаясь за ковш. — Пожалуй, выпьем, у меня ж от ходьбы совсем в горле пересохло.

— Откуда ты идешь? — спросил Якун.

— Я был в лесу, на Почайне.

— На Почайне? Не повстречался ли ты там с Фрелафом?

— Как же! Мы встретились с ним близ Олеговой могилы; и кабы не я, так пришлось бы ему с товарищами прошататься дня два даром в лесу. Их послали ловить Всеслава, а он уже, чай, теперь на Дону. Я еще третьего дня видел, как он проскакал по дороге к Белой Веже.

— В самом деле? — вскричал Якун. — Ну, от сердца отлегло! Жаль было бы, если б такой молодец умер на плахе.

— Пришлось бы умирать! — подхватил старый воин. — Я слышал, что государь великий князь больно изволил разгневаться, и когда ему сказали, что Всеслав ушел, то чуть в сердцах не поколотил самого Вышату. Э, да как легок на помине! — продолжал седой воин, поглядев в окно. — Посмотрите-ка, никак, это он на своем сивом коне сюда тащится.

— Точно он! — сказал Тороп. — Да только не тащится, а, кажись, рысью бежит… какой рысью — вскачь!.. Эх, как он свою сивку-бурку по бокам-то хлещет!.. Видно, спешное дело, коли его милость изволит так гарцевать в чистом поле!.. Вот и подъехал… О, да каким молодцем соскочил с коня!.. Смотри, пожалуй, как будто бы лет двадцать с плеч свалилось… Ну недаром же это!

— Добрые вести, молодцы! — вскричал Вышата, входя в избу. — Добрые вести!

— Что, что такое? — спросил Якун, который один не встал с своего места, когда ключник вошел. — Уж не война ли с греками?

— За что нам с ними воевать?

— Так не прибавили ли жалованья варяжской дружине? Давно бы пора!

— Полно, брат Якун, будет с вас и того, что дают. Ведь каждый варяг получает из великокняжеской казны…

— Да, только это впятеро против нашего брата киевского ратника, — прервал седой старик.

— Нет, молодцы, — продолжал Вышата, — не о том речь. Мы уговорили великого князя показаться народу. Сегодня он выедет поохотиться на Лыбедь и, может быть, заедет сюда. А, Тороп, ты здесь?

— Как же, боярин! — отвечал Тороп, поклонясь в пояс.

— Что это тебе вздумалось?

— Да соскучился, батюшка: давно не видел вашей милости.

— Спасибо, брат! — сказал Вышата, устремив проницательный взгляд на Торопа. — А мне бы и в голову не пришло, что ты меня так любишь. Пойдем, что ль, со мной в княжеские чертоги: не худо посмотреть, все ли в порядке. А вам, молодцы, не надобно ли чего-нибудь? Что это, да вы, никак, тянете простую брагу?

— Да уж почти всю и вытянули, — сказал молодой воин.

— Постойте, детушки, — я вам пришлю меду крепкого да флягу доброго вина. Сегодня надо всем веселиться: наше красное солнышко опять взошло.

— А мы его вспрыснем, дедушка, — прервал Якун, — присылай только скорей винца; да смотри, не греческого: что в нем — вода водою.

— Хорошо, хорошо, ребята, пришлю! Чур, только не забывать поговорку: «Пей, да дело разумей!» Если великий князь сюда пожалует, а вы примете его лежа…

— Лежа! — повторил седой воин. — Да что мы, бабы, что ль?.. Нет, господин ключник! Не знаю, как варяги, а мы, русины, хмелю не боимся.

— Про тебя кто и говорит, Лют, — прервал с улыбкою Вышата, — ты выпьешь целую сорокоушу вина, а пройдешь по жердочке. Пойдем, Тороп!

Вышата, приказав одному из слуг, которые вышли встретить его за воротами, прибрать своего сивого коня, пролез вместе с Торопом узенькою калиткою на широкий двор, или, лучше сказать, луг, посреди которого возвышались огромные деревянные чертоги княжеские, срубленные из толстых дубовых бревен. С первого взгляда их можно было почесть за беспорядочную кучу больших изб, наставленных одна на другую и соединенных меж собой дощатыми сенями и переходами, похожими на старинные церковные паперти. Главное строение, или, собственно, дворец, занимаемый великим князем, был основан на каменных сводах, в коих помещались подвалы и погреба, и состоял из обширного равностороннего здания, над которым возвышалось другое, одинаковой с ними формы, но гораздо менее; над этим вторым ярусом надстроен был еще третий, с соблюдением постепенного уменьшения в размере, и все здание оканчивалось небольшою четырехугольною вышкою, с крутою и остроконечною кровлею. С правой стороны, посредством крытого перехода, соединялся с этим главным корпусом двухэтажный терем знаменитой Рогнеды. Злополучная участь этой дочери Рогвольда, бывшей некогда невестою несчастного Ярополка; ее совершенное сиротство; ужасный брак, заключенный с нею Владимиром на окровавленных трупах отца и братьев, — все возбуждало к ней сострадание киевлян, и выразительное прозвание Гореславы, данное ей современниками, доказывает, что эта прекрасная княжна полоцкая была предметом всеобщего сожаления.

С левой стороны к главному зданию примыкала одноэтажная длинная связь, разделенная на множество отдельных светелок; она украшалась также несколькими теремами и широкими помостами. На них выходили иногда красные девушки подышать свежим весенним воздухом, попеть заунывные песенки и поглядеть, хотя издалека, на Киев, от которого отделяли их и высокие стены, и непреклонная воля того, чьи желания были законом для всех и кто сам не признавал над собой никакого закона. Позади дворца, перед обширным огородом, засаженным тенистыми деревьями, тянулся целый ряд высоких изб и клетей: в них жили прислужницы, помещались поварни, бани и другие принадлежности двора великокняжеского.

Взойдя по широкому наружному крыльцу с тяжелым навесом, который поддерживали деревянные столбы, похожие своею формою на нынешние кегли или шахматы, Вышата и Тороп вошли в просторный и светлый покой. Посреди его стояли длинные дубовые столы, а кругом скамьи, покрытые звериными кожами. Стальные латы с золотою и серебряною насечкою; кольчуги, дощатые брони из железных пластин, скрепленных кольцами; кожаные, с большими металлическими бляхами, нагрудники, называемые зерцалами; остроконечные шеломы, круглые щиты, мечи, широкие засапожники с красивыми рукоятками; богатая конская сбруя, бердыши, кистени, рогатины, легкие копья, называемые сулицами; тулы и колчаны со стрелами, развешанные хотя не трофеями, но с некоторым вкусом, украшали голые стены этой гридницы великокняжеской. По углам стояли на полках: кубки, братины, турьи, то есть воловьи, рога, обделанные серебром, чары, кружки и другая столовая посуда; большая часть ее была из простых металлов, ибо золото и серебро, украшавшее впоследствии с таким избытком роскошные пиры великих князей Московских, было еще редко в нашем отечестве и почти везде, исключая одной Византии, этом средоточии всемирной торговли тогдашнего времени. Вышата, отдав несколько приказаний окружавшим его служителям, спросил с веселым видом Торопа, давно ли он выучился лгать?