Иван Наживин - Глаголют стяги [litres]

— Да говори, говори, боярин: твоё дело сторона… — раздалось со всех сторон. — Ничего, не маленькие, не испужаемся…

— А та эдак головой вздёрнула кверху, — продолжал рыжий, — да и отрезала: не хочу-де разуть робичича, а Ярополка хочу… Рогволод даже…

Но его уже не слушали: Добрыня и другие дружинники повскакали с мест.

— Как?! Нашего князя?! Ах она…

И пошло, как полагается. Володимир растерянно сидел и не знал, что ему делать. Ему, рождённому от рабыни Малки, не раз уж приходилось получать этого «робичича» в лицо, но ответ гордой княжны был ему особенно обиден: он уже привык считать её своей.

— Рать!.. — кричали дружинники. — Никогда мы не спустим того князю Рогволоду… Рать, рать!..

— Верно… А оттуда — на Киев, чтобы все дела одним заходом покончить… Рать!..

Сейчас же началась по всему городу подготовка общественного мнения: вящие люди работали повсюду не за страх, а за совесть. Ещё более старались те, которые для таких дел у вящих всегда под рукой были. Вящим дело было на руку: во-первых, потому что удачный поход всегда выгоден, а в удаче его не сомневались, ибо рать собрана была значительная; во-вторых, потому что больно уж много всякого гулящего народа в городе набралось и вывести его куды подальше было неплохо; а в-третьих, расширение власти Господина Великого Новгорода было выгодно, а потому и приятно не только дружине, но и гостям. Чёрный народ стал было поварчивать: житьим людям война ничего не сулила — разве только тем, которые заболтались и могли с ратью на добычу пойти. Но так как рать их и не задевала — воями шли только люди по всей своей охоте, — то огрызались они довольно слабо. Присутствие в городе большой княжой дружины и воев значительно охлаждало пылкие головы: вече — оно, конечно, вече, но и меч тоже, конечно, меч…

Чрез несколько дней поутру знакомо запел на Славне вечевой колокол. И скоро вся широкая площадь залилась возбуждённо галдящей толпой. Но многих граждан не хватало: каждую весну по полой воде гости уходили на своих судах и за море, и на восток, к Югре, и к болгарам, и на Каспий. Но зато немало сошлось поглядеть на знаменитое вече новгородское иноземных гостей, которые тоже по весне привозили в славный Новгород свои товары из-за морей. Были тут и урмане, и свеи голубоглазые, и готы, и пруссы, и арабы невозмутимые в широких бурнусах своих, и болгаре чумазые в меховых шапках, и греки юркие, и немцы. Все они весьма ценили этот восточный рынок — и Господин Великий Новгород очень сознавал это и в сношениях с иноземцами умел своё достоинство поддержать. Раз дони задержали за что-то гостей новгородских и заточили их — на следующую же весну Великий Новгород не пустил в Доню ни одного мужа: «Ни посла им вдаша и отпустили их без мира». Новгородцы торговлю любили больше войны, но и торговали они всё же: в одной руке — весы, а в другой — меч. Оружием они владели, но, народ торговый, любили себя побаловать даже и на войне, и потому ратью ходили они не иначе как летом. Сунулись было, осерчав, раз на болгар зимой, но сейчас же и поворотили оглобли обратно: «Непогодье есть зиме воевати болгар, идучи не идяху…»

Изредка проходили толпой, ближе к степени, деревянному помосту около вечевой башни, с которого говорили к народу, люди крупные, и тогда толпа почтительно расступалась и ломала шапки, а других провожала ругательствами и свистом. Вот, опираясь на длинную клюку, прошёл высокий и худой, с кустистыми бровями над сердитыми глазами Богумил, за велеречие своё Соловьём прозванный, всем известный вещун, — ему и кланяться не все осмеливались: могутный был в своём деле старик!.. Вот идёт боярин Угоняй, смолоду великий озорник и буян, про удальство которого ходили всякие сказки небылые, а теперь человек большого веса, который из своих хором на Прусской улице верховодил во всех делах. А вот, румяный, весёлый, богатый, важно и благосклонно выступает прежде бедный гусляр, а теперь именитый гость новгородский Садко, или, по-новгородскому, Садкё. Народ расступается перед ним широкой улицей, встречают его поклоны, а провожает завистливый шёпот.

— Богатеет наш Садкё!.. — говорят вольные новгородцы. — Скоро, гляди, шапкой-то звёзды задевать будет…

— Сказывают, недавно на братчине подпил он да и расхвастался: «Ежели, — бат, — захочу, так враз все товары новгородские закуплю…»

— Но… — возразил кривой и худой кончанин. — Как ни богат, а Новгорода не осилишь… Все товары!..

— Да вы подумайте только, братцы: по весне-то за море шестьдесят судов от него пошло… А к болгарам да на море Хвалисское сколько опять!.. Говорят, полны подвалы золотом да серебром…

— Вот голку новую затрут — тогда посчитают, сколько чего у него в подвалах есть!..

— Этого не тронут… Этот с народом жить умеет… Ты гляди какой поклонистый — всякому почёт и уважение отдаст… Нет, этот и в гостьбе толк знает, и по вежеству, может, первый на весь Новгород… Этого не тронут…

Вече волновалось и галдело. Над чёрною зернью голов высился в дыму Велес, покровитель промышленников новгородских. А на той стороне реки, неподалёку от детинца, дымился священный огонь у подножия старого Перуна. Наконец на вечевую степень медлительно и важно, опираясь на посох, поднялся степенной посадник Господина Великого Новгорода Твердило, широкоплечий, коренастый старик с заплывшими умными и лукавыми глазками. Сняв свою шапку и прижав её к животу, он степенно отдал поклон на все четыре стороны.

— Отцы и братие… — с привычным усилием сиплым голосом возгласил он над затихшей площадью. — Сейчас князь с дружиной своей храброй и с воями уходит под Полоцк. Я собрал вас, чтобы проститься с ратными людьми…

— Как под Полоцк?! — раздался вдруг из толпы задорный голос. — Собирали рать на Киев, а идёте на Полоцк?!

По площади прошла волна: не то что мужам новгородским непременно нужно было, чтобы рать шла на Киев, сколько потому, что в этой перемене они чувствовали неуважение к их решению.

— Да и всамделе… — поддержал другой петух. — Какого хрена?.. Так крутить народом нельзя…

— Отцы и братие… — возгласил посадник, разгладив степенно бороду. — Вы все, чай, слышали, как княжна полоцкая осрамила нашего князя. Вы скажете: ихнее дело — как там хотят, так пущай и разбираются. Нет, это неправильно… В этом мы, новгородцы, должны видеть поруху имени Господина Великого Новгорода: князь Володимир — наш князь… И что же это будет, что скажут гости иноземные, которых мы видим и сейчас среди нас, ежели Господин Великий Новгород позволит так всякому себе в бороду плевать?!

— Верна!.. — закричали голоса своих людей со всех сторон. — Правильна!.. Молодчина посадник!..

— Рать идёт на Киев, знамо дело, как то сдумавше сдумали мужи новгородские… — продолжал посадник, стараясь голосом покрыть крики несогласных. — А по заходу она зайдёт и под Полоцк с князем Рогволодом заодно посчитаться. Хочешь — роднись, не хочешь — не роднись, твоя воля, а страмить князя Великого Новгорода мы не допустим!..