Любовь Овсянникова - Эхо вечности Книга 2. Багдад–Славгород

И только когда английские бомбардировщики произвели интенсивную бомбардировку аэродрома Муасар-аль-Рашид, южнее Багдада, Павел понял, что начинаются очень серьезные дела, и поспешил переместиться ближе к границам СССР, дабы в удобный момент осуществить свои намерения и пронырнуть туда.

К счастью, уже частично действовала Багдадская железная дорога (Берлин-Багдад), благодаря чему в Кишинев можно было попасть быстрее и легче, чем раньше.

Кажется, он уехал вовремя.

***

И вот 27 апреля 1940 года Павел оказался у дома, где жила его мать. Вошел в подъезд, приблизился к двери, постучал.

— Заходи, Като, у меня открыто, — услышал он родной голос.

— Это я, мама, — несмело произнес Павел. — Ты ждешь Като?

— Мальчик мой, — мама Сара встала со своего любимого креста, протянула руки навстречу вошедшему. — Как долго я тебя ждала!

Все в этих комнатах оставалось так, как было ровно десять лет назад. Только появился незнакомый дух — смесь запахов старых вещей, запыленного помещения, лекарств.

— Ты знаешь, — рассказывала ему мама Сара, — все эти годы я вспоминала одно и то же и не могла вспомнить — как мы с тобой расстались перед твоим... ну когда тебя забрали прямо с улицы...

— Да, я понимаю, мама, — Павел усмехнулся. — Я тоже этого не помню. Просто я вышел из дому в город. Как обычно делал.

— А что ты мне сказал перед уходом?

— Возможно, сказал, что скоро вернусь.

— Значит, и ты не помнишь... — мама Сара засуетилась. — Давай пододвигайся к столу, сейчас Като принесет обед.

— Ты болеешь, мама?

— Сердце... И ноги болят.

— У тебя тут хороший врач?

— Ой, не смеши свою маму, сын, — засмеялась мама Сара. — Ну какой врач нужен опытной аптекарше? Я сама себе лучший врач.

***

28 июня 1940 года советские войска вступили на территорию Бессарабии и Северной Буковины. Двумя днями ранее нарком иностранных дел Молотов предъявил румынскому послу в Москве ультиматум с требованием немедленно передать эти территории Советскому Союзу. Бессарабия должна была отойти к СССР согласно секретному протоколу к пакту Молотова-Риббентропа, но о Буковине там ничего не говорилось. Гитлер возмутился растущими аппетитами Сталина, но посоветовал румынам уступить. Вечером 27 июня Бухарест принял советский ультиматум. Румынские войска без боя покинули Бессарабию и Северную Буковину, а советские войска уже 1 июля вышли к новой границе по Пруту и Дунаю.

По случаю возвращения Бессарабии в состав советского государства 4 июля 1940 года в Кишиневе состоялся военный парад, на который отправился и Павел с матерью. Им хотелось посмотреть на настоящих советских людей, на эти загадочные создания. Они всматривались в лица красноармейцев, словно хотели прочитать там ответы на все свои вопросы, но видели только приветливые улыбки, доброжелательные взгляды, слушали приятные искренние голоса и простые вменяемые речи. Дороги Бессарабии бороздили советские танки БТ-7 и артиллерийские тягачи Т-20 «Комсомолец» с 45-ти миллиметровыми пушками, шли бронеавтомобили БА-10. Мирные жители приветствовали красноармейцев, дети вручали им цветы. На параде присутствовали Народный комиссар обороны СССР маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, генерал армии Г. К. Жуков, член политбюро ЦК ВКП(б) Н. С. Хрущев.

Все! Павел убедился, что оказался в одной стране со своей семьей. Его душа пела — здравствуй, СССР!

С момента приезда Павла в Кишинев события понеслись галопом, и все последующие перемены, произошедшие легко и быстро, неожиданно повернулись в самую счастливую для него сторону. О таком везении он даже мечтать не мог! И поэтому едва верил в свое своевременное закрепление в Румынии в качестве ее гражданина. Благодаря этому он стал законным жителем территории, отходящей к СССР, — без усилий со своей стороны, без производства сложных многоходовых операций, без перехода границ, без рисковых шагов. Одним словом — ура!

Павел ходил по улицам, встречался с людьми и старался не светиться от радости, дабы не действовать на нервы тем, кто мог его ликование истолковать неправильно, допустим, приписать ему политический смысл. Совершенно незачем было навлекать на себя не то что неправильное понимание, но вообще любое внимание. Между тем ему хотелось не сидеть на месте, а куда-то бежать и что-то делать, чтобы отблагодарить судьбу за везение и продлить его.

С возрастом он достаточно хорошо изучил себя и знал свои недостатки, такие как легкую возбудимость, нервозность, неоправданную торопливость в делах. Все это были повадки не настоящего охотника и ловца удачи, а скорее, жертвы, которой не суждено уцелеть. Поэтому приходилось осаживать себя, унимать нетерпение, удерживаться от необдуманных движений и желаний.

Для того чтобы играть с судьбой по-крупному, надо проявлять терпение и отслеживать обстоятельства, дабы не упустить благоприятный шанс.

Павел снял квартиру, занялся какой-то деятельностью, старался держаться незаметно и во всем поступать рассудительно и предельно благоразумно. Для человека проницательного, неординарного и легко просчитывающего ситуацию на несколько ходов вперед, каким был он, такая сдержанность представлялась неимоверной скукой. Однако Павел понимал, что это единственно возможный путь к цели — складывающиеся обстоятельства, темп и течение событий требовали именно такого поведения.

А цель у Павла теперь немного видоизменилась и конкретизировалась — он хотел попасть в просторный дом Агриппины Фотиевны, где в юности жил с Сашей, где родились его дети... Там в годы Гражданской войны их всех чуть не расстрелял бандит Махно. При воспоминании о том событии у Павла даже руки начинали дрожать. Как он смог его пережить, как смог выстоять?!

Вот странно, когда он вспоминал ту страшную ночь, находясь в Багдаде, ему казалось, что это вообще было не с ним. А теперь, когда он приехал в эти широты, все возникает в памяти, словно произошло вчера.

Ах, как он хотел увидеть этот дом, вообще эти места!.. Но это было невозможно по той причине, что его — такого заметного своей экзотической внешностью — тут узнает каждая собака. С новым именем, приобретенным после побега от смертной казни, показываться было нельзя, иначе за этим последует немедленное разоблачение, и он получит то, от чего бежал и десять лет скрывался. Родного имени, известного тут, под которым он венчался с Сашей, он тоже боялся не меньше, чем первой кишиневской фамилии Диляков, с которой он не имел права быть живым. Как ни крути, но, если он хотел жить, судьба его была одна — скрываться.

Мысль о том, что Саша находится где-то в пределах досягаемости, а он не имеет права эти пределы пересечь и добраться до нее, была невыносимой. Она возмущала свободолюбивое сердце Павла, заставляла его ум бунтовать и изыскивать любые хитроумные варианты, дабы устранить препятствия на пути удовлетворения своего желания, причем такого удовлетворения, которое лишено было бы опасности обнаружения.