Любовь Овсянникова - Эхо вечности Книга 2. Багдад–Славгород

Вот так несправедливость отдельных лиц превращается в диверсии, подтачивает устои государства и разрушает его.

Конечно, условия передвижных медицинских пунктов да полевых госпиталей не позволяли поставить на ноги такого тяжелого раненного, каким был Борис Павлович. Они вообще служили только пересыльными пунктами, не предназначенными для лечения раненных до полного выздоровления, но поднимать зад и отправлять Бориса Павловича в настоящий госпиталь почему-то лечащие врачи не спешили... Черствость фронтовых медиков, захваленных журналистами, просто поражает... Там Бориса Павловича наблюдали, перевязывали, наверное, как-то и лечили... Но «долечили» до того, что у него начался процесс гнойного воспаления грудины, сопровождающийся гангреной.

Тогда только соизволили они отправить молодого разведчика в Днепропетровский госпиталь, где ему проделали механическую чистку костной ткани грудины (без наркоза!) и провели лечение, предупреждающее сепсис. Я описываю то, что творили с лечением Бориса Павловича, словами непрофессионала, но любой поймет, суть сказанного. Только 28 августа 1944 года, через 3 месяца после ранения он получил правильное и добросовестное лечение — вот сколько было упущено драгоценного времени по нерадивости фронтовых врачей!

И ведь никто никогда не задался вопросом, сколько раненных, которых можно было спасти, погибло в полевых госпиталях! Рядовых солдат, бойцов, защищающих свой народ, судили трибуналами, расстреливали на месте без судов, отправляли валить лес. А кто-нибудь слышал, чтобы судили военным трибуналом врача или медсестру? Что, они все были идеальными или хотя бы безупречными? Не было среди них предателей, изменников, вредителей, преступно нерадивых и черствых лиц? Ой ли...

По большому счету говоря, Бориса Павловича спасла молодость, его жажда жизни!

Случай с его выздоровлением после такого ранения относится к категории редких, а если учесть, что он 3 дня полз к своим с открытыми ранами и дополз, не пристрелив пленного, сохранив материалы вылазки, — вообще уникальный. Другому за это наверняка Героя влепили бы! Ну, а сельский парень с днепропетровщины обошелся без наград — перебился, несолено хлебавши.

«Уникально» и отношение тех красноармейцев, что сидели в окопах и три дня наблюдали, как перед их глазами сражается за жизнь раненый разведчик, — помочь ему они не поспешили.

Так ведь более того: на второй день после трагедии с посланными на задание разведчиками, командиры, отправлявшие семьям погибших «похоронки», заодно и Бориса Павловича посчитали погибшим и его жене тоже отправили «похоронку». Внимание: в похоронке указали адрес, где они его, якобы, похоронили! Шутники, да?

Александр Твардовский писал: «Тут не прибавить, не убавить — так это было на земле».

Так это еще не все... Ответственный за хранение документов, оставляемых разведчиками перед выходом на операцию, после этой «похоронки» списал документы Бориса Павловича, в том числе и его военный билет, со своего учета и отправил то ли в архивы, то ли в военкомат по месту мобилизации. С тех пор они пропали, просто исчезли. Второй раз Борис Павлович остался без учетных документов, без данных о его фронтовой жизни, о заслугах.

Каких трудов ему стоило после войны писать во многие инстанции, посылать запросы в войсковые части, обращаться к сослуживцам и все это выяснять, искать, уточнять, предъявлять и доказывать!? Да еще будучи под расстрельным приговором военного трибунала, которого он боялся до остановки сердца и помрачения рассудка. Кто-нибудь может это представить?

Конечно, Борису Павловичу было не до наград. Он даже подумать о них боялся. А тем не менее, как видите, награда ему причиталась, пусть скромная, но тогда и такая сделала бы его несказанно счастливым, ибо послужила бы доказательством его преданности долгу. Она сняла бы с него подозрения. Да просто душу бы ему облегчила.

Узнав правду несколько десятилетий спустя, Борис Павлович не поспешил искать свою медаль и требовать вручения ему — шел развал страны, которую он когда-то защищал. То дело, за которое он проливал кровь, ради которого не щадил жизни, теперь погибало... И он ничего не мог поделать. Прошлые заслуги были списаны со счетов вместе с сошедшей с арены страной. За что же получать награду? От кого и с чьих рук? Просить разыскать награду за подвиг, закончившийся этим крахом... что творился сейчас, он не захотел.

А тогда... Тогда никто за все эти преступления, за издевательства над солдатом, над героем, с которым обошлись без внимания и почтения, не ответил.

В начале октября 1944 года Бориса Павловича выписали из госпиталя... Прямиком с больничной койки послали на фронт — опять в окопы, бежать в атаки, идти в рукопашный, умирать и воскрешаться...

Но были люди среди командиров, которые понимали описанные процессы, идущие на фронте, а затем перекочевавшие и в общество... Понимали и сопротивлялись им — в части Борису Павловичу предложили приобрести военную специальность, для чего послали на учебу. Он, конечно, согласился, ибо понимал, что этим милосердием его спасают.

Милосердие вообще надлежит принимать с благодарностью, иначе оно иссякнет в людях.

С октября 1944 года Борис Павлович стал курсантом Симферопольского технического училища {66}.

Он очень боялся туда ехать, поступать... Но он понимал, что училище — это для него единственный выход из ранения, выход для укрепления здоровья, что на фронте он просто погибнет от перегрузок. Понимал и то, что его командование сознательно дало ему шанс на спасение. Как же можно было не оценить этого, пренебречь этим? Короче, на фронте его ждала смерть, даже не от пули, а от той жизни.

А с другой стороны, ведь в училище поступающие проходили мандатную комиссию, обмануть которую было трудно. Его мучил вопрос с пленом, пребыванием в оккупации...

Из всех испытаний при зачислении в военное училище эта комиссия — самая скрытная и принципиальная. Название ее происходит от слова «мандат» — документ о полномочиях на принятие решений. Члены мандатной комиссии наделены были полномочиями, позволяющими решать судьбу поступающего: быть ему курсантом или отправляться туда, откуда прибыл. При этом абитуриента самым строгим образом проверяли на наличие судимости, родственников за границей, других неблаговидных или предосудительных фактов его жизни... По тем же статьям проверяли и его близких родственников — отца, мать, братьев, сестер.

Его, побывавшего в плену, мандатная комиссия отклонила бы сразу.

Тем не менее Борис Павлович решился... и на собеседовании скрыл, что был в плену, рассказал ту же версию, что и в военкомате — мол, вышел из окружения и оказался в оккупации.