Шарль Лоран - Шпион Наполеона. Сын Наполеона [Исторические повести]

— Я давно знаю имя Шульмейстера, — сказал он, — но никогда не встречал его лично. Мне известно, что этот человек — самый драгоценный из агентов и самый надежный, которому начальник армии может поручить дело. Признаюсь, я не ожидал встретить его таким… Вот отчего я так удивлен.

— Благодарю вас, поручик, за ваше доброе мнение. Но признайтесь, что все-таки неприятно, когда другой выдает себя за меня!.. Боже мой!.. Боже, если бы я его знал!

— Наконец, — сказал Мак, — Шульмейстер, которого я никогда не видел, но только переписывался с ним с некоторых пор, рассказал мне, что один из его прежних разведчиков, после того как обобрал его, назвался его именем и затем незаметно проник в Ульм. Он опасается, что этот несчастный уже нас обманул относительно намерения неприятеля. Я невольно сравнил то, что он рассказал, с известными фактами, свидетелем которых я был вчера. Так вы положительно утверждаете, что ничего не знаете, не правда ли, поручик? Ваша исключительная роль как начальника нашей разведочной службы позволяет вам знать эти дела. Однако вы не знаете их?

— Клянусь честью!

— Хорошо.

Мак не прибавил более ни слова. Что же касается крестьянина, он тоже молчал, но при этом поднял на Венда глаза, в которых презренный мошенник прочитал с быстротой молнии свой приговор: «Негодяй!».

Но как он мог угадать, что этот толстяк с угреватыми, красными щеками, с волосами цвета кудели, с тяжелыми ногами, с красными руками (потому что они были стиснуты в кисти очень тесными рукавами) был одно и то же лицо со вчерашним Шульмейстером? У последнего, напротив, щеки были бледны, волосы цвета пламени, ноги сухие и нервные, а руки белые.

Поручик видел, что главнокомандующий еще некоторое время разговаривал с хитрым страсбуржцем и даже сделал множество заметок, слушая его. Сам Венд держался в стороне, пока длилась беседа, из которой он не уловил ни слова. Его мысль, вернувшись ко вчерашнему дню, вызвала перед ним ненавистное лицо «другого», которого он давно знал под тем же именем, оставшегося накануне вечером с Доротеей, в маленьком доме, по соседству со рвом.

Если в эту минуту перед ним был настоящий Шульмейстер, рассуждал Венд, кто же был тот самозванец, до последнего дня обманывающий его? Не он ли внушил Доротее выгнать его и, наверно, после насмехался над ним вместе со своей сообщницей?

Генерал Мак, окончив расспросы и записывание своих замечаний, вышел из кабинета и оставил одних, с глазу на глаз, вчерашних сообщников, а сегодняшних врагов. Тогда Венд принялся рассматривать во все глаза странную фигуру, которую он видел впервые.

Он мог вполне доставить себе это удовольствие, так как неизвестный приблизился в его сторону, не прячась от дневного света. Чем больше он смотрел на него, тем менее его черты напоминали даже приблизительно черты его соперника.

Поистине Шульмейстер устроил все прекрасно, от грима и прически до одежды. Ему приходилось обманывать не только такого подозрительного старика, как главнокомандующий, но и такого профессионального разведчика, как поручик. Он увеличил предосторожности, изменил всю свою особу, от своих привычек до жестов и до голоса.

Теперь, когда партия была выиграна, так как Венд, отрицая перед начальником свои отношения к Шульмейстеру, которые легко было доказать, находился совершенно в руках последнего, то можно было немного позабавиться.

Не говоря ни слова, Шульмейстер приблизился мелкими шагами к презренному Венду и принялся на него смотреть в упор. Вдруг Венд увидел, как крупные розовые щеки крестьянина начали понемногу таять и бледнеть. В свою очередь, красные толстые руки становились вне рукава тоньше и белее.

Можно было принять это зрелище за волшебное превращение живого существа, но сверхчеловеческого, имеющего возможность принимать по своему желанию различные оболочки. Одна измененная черта лица естественно преобразовала другие. Так маленькие, подмигивающие глаза, какие только что были у крестьянина на его раздутом лице, теперь показались блестящими, громадными и страшными на костлявом, почти без кровинки, синеватом лице. Последние быстрые движения закончили творчество. Правая рука вынула изо рта два широких шарика из пробки, помещенные между щеками и деснами, чтобы придать округленность щекам. Затем он быстро вытащил два ствола от перьев, завернутые в вату, которые изменяли форму носа, а левая рука сорвала с головы парик. Перед Вендом появился человек, которого он хотел накануне убить. Он был по-прежнему безмолвный, но уже не такой равнодушный и насмешливый, а напротив — страшный.

Первое движение Венда было ударить и бежать, в криках выражая свой донос и в то же время свой ужас. Тогда рука Шульмейстера ударила его по плечу, и самый откровенный взрыв смеха, какого еще никогда не раздавалось в старом Ульмском замке, остановил его покушение на насилие и бегство. Но этот взрыв шумного веселья опять сменился осторожностью.

— По правде, не очень-то у вас умны! — сказал Шульмейстер. — Генералы совещаются с незнакомцами; добрые друзья, видевшиеся накануне, не узнают на другой день друг друга… а агенты, обязанность которых — давать справки со всего света, не знают даже, уважают ли их в собственном быту.

Венд, услышав последние слова, казалось, был готов наброситься на своего врага. На этот раз порыв был возбужден именно с той целью, чтобы узнать, не скрывается ли случайно в чувстве ненависти Венда какая-нибудь ревность. Для этого Карл и решился намекнуть на Доротею.

— Я извиняю всевозможные глупости, если они внушены истинной страстью, — сказал Шульмейстер, снова становясь серьезным. — Вы ошибаетесь, господин Венд, воображая, что я делал глазки этой славной девушке, которая проводила меня к вам вчера… Возможно, что если бы вы обращались с нею лучше, то она не подумала бы бросить службу у вас и перейти ко мне, потому что, сколько мне известно, я не Адонис. Ваш гнев, позвольте вам сказать, так же глуп, как неблагороден. Теперь делайте что хотите. Вы так хорошо маневрировали, что мне нечего вас более бояться: довольно одного моего слова, чтобы вас погубить. Мы находимся у людей, которые должны были бы приказать расстрелять меня, потому что я обманываю их. Вас же надобно было бы повесить, потому что вы изменяете им. Я слышу шум… Очень возможно, что нас поставят сейчас на очную ставку, чтобы сравнить наши показания и взвесить представленные нами сведения. Я увижу по вашим приемам, чего я должен держаться. Не правда ли, вы хорошо предупреждены? Этого достаточно? Ах! Я забыл… еще одно слово: знаете, мои деньги все там же!

При этих словах он ударил себя по животу. Действительно, со вчерашнего вечера деньги находились все там же, в поясе. Они были единственной вещью из его переодевания, от которой было невозможно так легко отделаться и в такой короткий срок.