Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

Чего всегда страшилась Австрия? Продешевить! Отсюда столько лжи в её словах, так много разночтенья в поведении.

По отношению к России она вела себя, как нимфоманка, легендарная Сафо, жрица лесбийской любви. Она сопровождала свои ласки изъявлениями радостного восхищения, что льстило самолюбию русских царей, позволявших ей распускать руки и безропотно относившихся к её постыдным притязаниям. Они вели себя так, словно не имели никакого понятия о содомском грехе, и, вследствие этого, не опасавшихся подвоха.

Ни Париж, ни Лондон, ни Берлин, одна лишь Вена умела довести самодержавную Россию до такой расслабленности и безропотности, что той ничего не оставалось, как разоблачиться догола, испытывая власть её горячих рук, сжимавших, трогавших, касавшихся и ещё больше распалявших страстное желание изведать феерическое удовольствие.

Только и скажешь, сокрушённо мотнув головой: «О, сердце! Сокровенное вместилище греха».

Увидев, каким успехом пользуется идея панславизма в России, Вена быстро поняла, о каком лакомом кусочке ей стоит позаботиться, чтобы он случайно не попал в руки Белграда.

Что касается Берлина, то отношения с ним складывались у столицы Австрии весьма непросто, ибо он вёл себя, как настоящий злобный деспот, несносный семейный тиран, нашпигованный ревностью, словно свиное сало чесноком. Берлин был несносен, имея характер Отто фон Бисмарка, который, слушая стенанья Вены, недовольно морщился.

— У меня и в мыслях не было обижать Вену и делать ей больно, — с циничной двусмысленностью заявил он князю Горчакову, когда тот упрекнул его в жестокости по отношению к своей несчастной пассии. — Просто мои чувства, некогда дружественные, переросли в любовные, а это, знаете ли, не одно и тоже. М-да...

Копя в душе сердечные обиды, Вена искренне надеялась, что вероятная война России с Турцией, к которой она подталкивала обе стороны всеми доступными ей средствами, сможет развлечь несносного ревнивца. С тех пор, как Австрия сдалась на милость победителя, короля Пруссии Вильгельма I, ей неизменно приходилось сдерживать свои любовные порывы, скрывать обиды, радости и, что греха таить, следить за каждым своим словом.

И с представителем Германии, и с представителем Австрии, у Игнатьева установились добрые, можно сказать, приятельские отношения. Николай Павлович вообще жил в ладу и миру со всем дипломатическим корпусом, справедливо избравшим его своим старшиной (дуайеном), за исключением разве британца, настроенного оппозиционно, хотя лично они и не ссорились.

Улучив момент, граф Зичи намекнул Игнатьеву, что Болгария — прекрасная партия для того, кто сможет по достоинству оценить её женские прелести. При этом он так плотоядно облизнул губы, точно русский посол, имевший неосторожность остаться с ним наедине, и был этой самой чертовски обольстительной Болгарией.

— Наше от нас не уйдёт, — сказал ему тогда Николай Павлович, думая о том, что после победы над Австрией в 1866 году и полного разгрома Франции, закончившегося пленением Наполеона III, Парижской Коммуной и установлением республиканской формы правления, Пруссия, словно гигантский магнит, стала центром притяжения мелких германских государств, превращаясь в новую империю. Кто помогал Бисмарку объединять и укреплять Германию? Агенты доносили: Ротшильд. Он познакомил Бисмарка с финансовым тузом Берлина банкиром Гершкой Блейхрёдером и дело закрутилось. Мощная Германия была создана в противовес России, благодаря капиталам Уайт-холла и своекорыстной политики Англии. Им нужна была сила, способная крушить и потрясать своих соседей. Немецкий кайзер Вильгельм I целиком полагался на Бисмарка, не вмешиваясь в государственные дела. Русская разведка изучала письма Бисмарка к Блейхрёдеру с завидной регулярностью и знала многое из их секретных планов. Кто накачивает экономику Германии деньгами? Ротшильд. Где сумутятся революционеры? В Цюрихе. А куда они едут за деньгами? В Лондон.

Баланс политических сил в Европе резко изменился. Немцы поставили под ружьё один миллион двести тысяч человек. Громаднейшее войско! Будучи уверенным, что никаких войн в Европе в течение трёх-четырёх лет больше не будет, Игнатьев письменно посоветовал военному министру Дмитрию Алексеевичу Милютину воспользоваться европейским миром и провести должные преобразования в армии с таким расчётом, чтобы Россия была в состоянии выставить против агрессора не менее двух миллионов хорошо обученных солдат. Для страны, численность населения которой составляет восемьдесят миллионов жителей, эта цифра не могла показаться чрезмерной.

В схватке за преобладание на Балканском полуострове участвовали многие, но лишь четыре державы претендовали на успех, выдвинув свои посольства, как штурмовые полки, в первые ряды воюющих сторон. Вот почему британский, французский и австрийский послы держались при встречах, как верховные главнокомандующие, а посланник русского царя и вовсе выглядел фельдмаршалом, когда появлялся на посольских вечерах в своем генерал-лейтенантском мундире с множеством первостепенных орденов. Ещё встревали греки, играя на противоречиях послов, но с ними, в общем-то, особо не считались.

Греческое посольство напоминало собой бедное войско, сплошь состоящее из волонтёров, которым вручили винтовки, но забыли выдать сапоги. Поэтому их злобные наскоки на то или иное войско по отдельности или на все, вместе взятые, казались не столько опасными, сколько смешными, хотя, конечно же, никто не растягивал рот до ушей — блюли приличия.

— Они бы лучше анекдоты нам рассказывали, — снисходительно поплёвывали в сторону греческого бивака британцы, бросая камни сразу же в два огорода: в русский, где на их взгляд, головотяпство цвело пышным цветом, и французский, на котором, кроме унылого пугала, загаженного птицами, давно ничего не росло.

Русские гвардейцы — советники, секретари и драгоманы — кряхтя и чертыхаясь, собирали эти камни и строили из них редуты по всем правилам фортификационного искусства.

За торжественным обедом господа послы, умело соревнуясь в краснобайстве, привычно старались перещеголять друг друга в восхвалении султана, расписывая его достоинства, о которых принято судить с чувством самой благородной зависти. Игнатьев тоже не скупился на елей.

— Дипломатия немыслима без ясного осознания нравственной цели, именуемой издревле миротворчеством. Пусть злодейство не будет искоренено или примерно наказано, но добродетель среди нас, — он широко обвёл рукой коллег, сидевших за одним столом с двумя восточными владыками, — должна почувствовать себя персоной grata.